— Августино свершил справедливый суд, — Самида положила небольшую ложечку рядом с пиалой, которая была заполнена кровавым желе, — над мразями, которые бросили своего ребенка. Ты должна была их убить, это твое право.
Николь бездумно смотрела на толстую косу фамильярки, в пряди которой были вплетены золотые цепочки. Даже такие жестокие слова из уст Самиды звучали мягко и медово, словно Старшая шептала ей о нежной любви.
— Мне не нужно такое право, — Николь перевела блестящие от слез глаза на Самиду, — за что он так со мной?
— Тшшш, — фамильярка приложила палец к губам Николь и улыбнулась, — не нужно задавать лишних вопросов. Поешь.
Девушка с отвращением посмотрела на загустевшую кровь в чашке и с истеричным смешком выдохнула:
— Без еды и воды, — она повторила слова Августино и сглотнула комок тошноты, — но о крови речи не было.
— Жидкую тяжело пить, — Самида погладила девушку по щеке, — а вот в виде пудинга вполне сносно.
— Я не хочу, — Николь отодвинулась от тарелки и поежилась, — это отвратительно.
— Поешь позже, — Самида мягко поднялась и заперла клетку, томно глядя на трясущуюся узницу, — больше никаких слов. Следующие ужины тебе будут приносить слуги. За попытку заговорить с ними, Августино продлит твой срок заточения.
— Когда их снимут? — Николь вскинула руку в сторону мертвецов, и цепи холодно звякнули.
Самида требовательно положила палец к губам и торопливо выскочила из пыточной, и после нее остался легкий аромат сирени после дождя. Девушка посмотрела на тарелку с кровью перевела взгляд на трупы и опять оглушительно закричала. Она схватила чашку и с рыданием разбила о пол. Мерзкие ошметки застывшей бурды прилипли к осколкам, и Николь заверещала еще громче, подбирая под себя ноги. Она вцепилась в свои волосы и потрясла головой, желая проснуться от липкого кошмара. Ослабевший разум горел, тело дергалось в агонии ненависти к себе, чувстве вины и осуждения. Николь всхлипнула и упала на холодный пол в обмороке вязкого психоза.
Она тонула в липком и застывшем времени. Минуты и часы стирались в памяти, растворяясь в миазмах смерти. Раз за разом она вопила слова ненависти и проклятий, и тени молчаливо собирали осколки с пола, сгребали липкие комки крови в ведра и исчезали в черном проеме как призраки умерших здесь людей.
Она вновь пялилась на кровавый студень в тарелке, и ее желудок спазмировал голодом, который растекался слабостью и дрожью в вены и мышцы. Замок клетки щелкнул, и Николь погрузила трясущиеся пальцы в холодный и омерзительный джем. Мгновение, и она с жадностью заглатывала кровавые сгустки, которые таяли на горячем языке как нежное суфле. Она облизала пальцы, хрипя и причмокивая от удовольствия. Когда Николь присосалась к каемочке чашки, на которой остались багровые пятна, ее глаза испуганно уставились на молчаливого Августино, который был мало похож на жгучего соблазнителя с тяжелыми кудрями по грудь.