Снесённые утром яйца не должны были испортиться за день. Я взял оставшийся уже остывший рис, разбил в него несколько яиц и тщательно перемешал палочками.
Куматэцу услышал, что я делаю, и начал подглядывать через плечо. Меня ненадолго охватили сомнения. Но затем я зажмурился, решился, набил едой рот и несколько раз сомкнул челюсти.
Во рту начала разливаться та самая ненавистная вонь, присущая сырому мясу. Меня бросило в холодный пот, но я тут же взял себя в руки и проглотил рис, пока меня не вывернуло. И сразу ощутил тошноту в груди.
— У-у-у!
Я пересилил себя и повернулся к Куматэцу:
— О-очень вкусно!..
Мне было уже всё равно. Я собирался съесть эту гадость, как бы она ни воняла. Съесть до последней крошки!
Когда я опомнился, то заметил ошарашенный взгляд следившего за моим ужином Куматэцу.
Медведь пучил глаза и ухмылялся, словно видел что-то потешное.
— Хе-хе… Ладно, Кюта! Ну держись, я тебя так натренирую!..
Всю его печаль как рукой сняло. Куматэцу захохотал так задорно, что даже запрокинул голову.
А вот мне было не до смеха: я отчаянно боролся с приступами тошноты и продолжал есть, обливаясь слезами.
— У… у-у-у!
Наверное, хохот Куматэцу был слышен даже снаружи. С этого дня я стал Кютой.
Хякусюбо рассказал мне, как следует одеваться мужчине в Дзютэне: штаны должны заканчиваться чуть ниже колен, а поверх рубахи нужно подвязывать пояс. Подумав, он добавил, что Куматэцу, в отличие от большинства, предпочитает завязывать узел на левой стороне, а не на правой. На рынке монаху удалось достать комплект поношенной одежды небольшого размера — как раз для невысокого меня.
В углу захламлённой гардеробной я сбросил с себя грязную футболку, надел рубашку из небелёной ткани и бледно-зелёные штаны, подпоясался красным кушаком.
Отныне моё место — среди монстров.
Куматэцу ждал на заднем дворе. Вернее, от «двора» там было одно название. Передо мной возвышалась некогда крепкая каменная постройка, игравшая роль склада. Крыша её давно обвалилась, и солнечные лучи пробивались до самого низа. Из щели в полу росла молодая липка, бросавшая на землю изящную тень. Эти руины Куматэцу использовал в качестве зала для тренировок.
На скамейке, подперев голову рукой, дремал Татара; рядом Хякусюбо разливал холодный чай, ради которого он принёс с собой походный сервиз. Где-то вдали щебетали птички, порхали бабочки, сопротивляясь лёгкому ветерку. Казалось, товарищи Куматэцу отправились на пикник.
Я переоделся и вышел во двор.
— Хо! А тебе идёт, Кюта, — попытался сделать комплимент Хякусюбо.
— Заткнись, — резко оборвал его Куматэцу и посмотрел на мой наряд как-то недоверчиво.