— Пошевеливайтесь!
— Не трогайте меня!
— Из дома, небось, сбежали.
— Неправда!
— Будто мы не видим, вы же врёте!
Я слился с толпой, чтобы не попасться им на глаза, и успел пройти через ворота Центральной улицы ещё до того, как на светофоре загорелся красный. Многочисленные купольные камеры с высоты взирали на широкую улицу, выискивая подозрительных личностей. Удостоив каждый объектив взглядом, я скрылся там, где меня не могли видеть.
Оживлённый проспект сменился безлюдным переулком, дорогу озарял лишь холодный свет торговых автоматов. Исписанный граффити склад, трубы, кондиционеры, разбросанные картонные коробки, уличная пепельница, полная окурков. Именно сюда выходят работники магазинов, когда устают зазывать к себе народ. Но сейчас здесь никого: торговля идёт полным ходом, им не до перерывов.
Я прижался спиной к двери склада и опустился на корточки. Достал из пакета хлеб, оторвал кусок и закинул в рот. Хлеб валялся в пакете уже несколько дней, засох и громко хрустел на зубах. Другой еды не было. Всё моё состояние — несколько десятитысячных купюр[2] и пара монет в карманах шорт. Я медленно доедал хлеб и пересчитывал оставшиеся деньги. И тогда…
— Кю…
Я услышал тихий дрожащий писк и поднял голову, но перед собой на асфальте увидел лишь пустую алюминиевую банку, которая, похоже, не поместилась в урну.
— Что это значит?..
— Кю.
Из-за банки появились два крохотных глаза.
Крыса? Нет, кто-то совсем маленький. На меня смотрел непонятный зверёк с длинной белой шерстью. Вернее… смотрел он не на меня, а на тот чёрствый хлеб, что я ел.
— Ладно, сейчас.
Я отломил от сухаря кусочек и на ладони протянул зверьку. Тот боязливо поёжился, но из-за банки выходить не стал. Тогда я положил хлеб на землю и убрал руку.
— На, ешь, — сказал я, но малыш ещё долго поглядывал то на меня, то на пищу.
Наконец он выбрался из укрытия и вцепился в угощение. Я услышал, как хлеб захрустел на маленьких зубках.
— Ты тоже откуда-то сбежал? — спросил я, не рассчитывая услышать ответ.
Белый комочек взглянул на меня глазками-бусинками и моргнул.
Я был совершенно один…
В дом, где жили мы с мамой, пришли незнакомые люди.
Они быстро рассовали всё, что у нас было, в картонные коробки. Башни из замотанных скотчем кубов росли на глазах. Из комнаты вынесли всё: мамину одежду, её туфли и даже кровать.
— Нам пора, Рэн, — сказал мой дядя, приподнимая манжету, чтобы взглянуть на часы.
Это он с одобрения всех наших родственников привёл сюда грузчиков. Я не отвечал и продолжал сидеть в углу комнаты под окном, обхватив руками колени.