Я в замешательстве взглянул на него: тот стоял рядом, сложив руки на груди. Мой давний друг ещё не открывался с такой стороны. Добрый монах, всегда заступавшийся за Кюту, грозно хмурил брови и ругал парня командирским голосом, которого я от него ни разу и не слышал:
— Терпение моё лопнуло! Не надейся, что я вечно буду мягким и покладистым! Неужели судьба Куматэцу ничему тебя не научила, недоумок?
Я понадеялся, что внезапное перевоплощение нашего добряка заставит Кюту одуматься, но не тут-то было! Парень молча стоял, уставившись на Хякусюбо, ни один мускул не дрогнул на его лице. В глазах горел свет мужества и решимости, говорить с ним было уже бесполезно.
— Кюта!.. — Хякусюбо, словно опомнившись, опустил руки.
Судя по взгляду Кюты, нам оставалось лишь смириться с его решением.
Хякусюбо вновь стал самим собой и обеспокоенно спросил:
— Значит… ты всё-таки идёшь?
Тот кивнул — точно так же, как и много лет назад.
— Спасибо, что отругал. У меня словно камень с души свалился, — и Кюта попытался объяснить нам, что именно задумал: — На самом деле я иду не мстить. Мы с Итирохико похожи. Если бы я оступился, стал бы таким же, как он. Однако всё обошлось благодаря тем, кто воспитал меня. Включая вас, Тата-сан, Хяку-сан…
Лишь после этих слов я начал понимать, что происходит.
— Кюта… ты…
Он прижал руку к груди и продолжил:
— Я не могу стоять в стороне, ведь Итирохико столкнулся с тем же, что и я. Мне нужно идти, а Куматэцу оставляю на вас.
Ну что тут ещё добавить? Кюта низко поклонился нам, и в тот момент я понял, как же этот гадёныш мне дорог.
Я сбежал вниз по лестнице, вцепился в мальчишку и крепко обнял его:
— В твоём голосе я услышал настоящую решимость! За Куматэцу не тревожься, мы уж с него глаз не спустим. А теперь вперёд! Иди же!
Я хлопал Кюту по спине, а слёзы сами катились из глаз.
Да уж, мне так себя вести не подобало, но стоило подумать, каким мужественным и сильным вырос наш малыш, как невыносимо хотелось плакать…
Мы с Татарой проводили парня и пошли в лазарет, чтобы, как и обещали, присматривать за Куматэцу. Тот по-прежнему лежал на койке, весь перебинтованный. Мы прислонились к стене и глядели на него. Однако нам обоим мерещился Кюта, каким он был много лет назад.
— «Благодаря тем, кто воспитал», значит… — повторил я его слова.
Они так растрогали Татару, что тот часто заморгал:
— Вот уж не думал, что он и нас считает наставниками.
— Но мы были рядом с Кютой все эти годы…
— Ага. Поначалу он казался таким дерзким и гадким мальчишкой.
— Но мы ходили к ним каждый день, и в дождь, и в солнце…