— Рэн-кун… неужели ты?!
Кит всё приближался, словно дыра в моей груди затягивала его. Я резко обнажил занесённый клинок. Поглощу кита — и проткну себя мечом.
— Ты сгинешь вместе со мной!
Я слышал, как позади кричала, перекрывая бушующий вихрь, Каэдэ:
— Рэн-кун! Не сдавайся!
И тогда…
— Кюта!
Я услышал чей-то громкий голос и от неожиданности поднял глаза. В небе сверкнула быстро падающая точка. Она пронеслась между мной и китом и вонзилась в камень с такой силой, что даже земля вздрогнула.
А спустя мгновение…
Упавшее нечто испустило свет такой невыносимой яркости, что кит взревел и отступил. Я окончательно перестал понимать, что происходит. Однако предмет, который перед моим носом воткнулся в камень, не узнать я не мог. Меч Куматэцу!
— Это же… его…
Он покоился в ножнах и горел ярким пламенем.
Но что меч Куматэцу здесь делает?
— Кюта, это я!
— Он переродился в бога-духа и принял форму меча!
Тата-сан и Хяку-сан стояли на крыше спортзала и смотрели на нас. О чём они говорят, я понял не сразу. Бог-дух? Переродился? Выходит…
— Это… он?..
Но почему Куматэцу избрал такую форму?
— Он сказал, что станет мечом в твоей груди.
— Мечом в груди?
Старый меч в потёртых ножнах покинул мостовую, поднялся в воздух и нацелился рукоятью мне в грудь. Затем, продолжая ярко пылать, медленно погрузился в дыру.
Он думает заполнить пустоту в моей груди мечом? Думает осветить непроглядную тьму человека своим сиянием?
И тогда… мне вспомнился Куматэцу много лет назад.
* * *
— Ну, есть у тебя в груди меч?!
— А? Да откуда ему взяться?
— У тебя в груди должен быть меч! Вот тут! Прямо тут!
Я помнил все подробности.
Куматэцу смотрел на девятилетнего меня, упрямо твердил своё и бил себя в грудь, а я стоял спиной к учителю и даже не думал слушать его слова.
* * *
— О! Так ты всё-таки пришёл? Хе-хе, как я и думал. Ты мне нравишься всё больше и больше!
Я без труда воскресил в памяти ночь, ларьки и нависавшего надо мной Куматэцу с бутылкой выпивки в руке и улыбкой до ушей. Именно тогда он впервые назвал меня учеником.
* * *
— Девять?.. Хе-хе. Значит, так, девять по-нашенски — «кю», а ты, получается, Кюта.
Куматэцу откинулся на спинку кушетки, стоявшей посреди жуткого беспорядка. Его самодовольная ухмылка возникла перед глазами так отчётливо, словно это было вчера. С тех пор он звал меня Кютой…
* * *
— Хе-хе… Ладно, Кюта! Ну держись, я тебя так натренирую!
Куматэцу хохотал, несмотря на синяки и царапины, оставшиеся после битвы, проигранной Иодзэну. В тот день я никак не мог понять, с чего тут можно смеяться.
Но теперь понимаю. Куматэцу был просто счастлив.