— Так уж и должен? — подтрунил тот.
— Иначе я лопну, как мыльный пузырь. Меня разорвет от любопытства, — призналась.
— Ну что ж… — он сделал глубокий вдох, стараясь настроиться на нужный лад и… Вспомнить все.
— Я родился в Вяземском уезде Смоленской губернии вотчине боярина Морозова в 1710 году. Мои родители были дворовыми людьми. Отец служил кучером, а мать черной кухаркой, готовившей для дворни. Правда, ведаю об этом лишь по рассказам люда. Слишком мал я был, когда жизни моих родственников унесла лихорадка. На тот момент мне исполнилось четыре. Так что память сохранила только несколько мутных истертых временем образов. Нечеткий женский силуэт, в котором единственно ясно запомнились глаза такие добрые, нежные, прозрачно-голубые, мамины. И фигура изможденного мужчины, который высоко подкидывал меня вверх и ловил огрубевшими от работы руками, покалеченными, но такими надежными. Не поверишь, но в моих ушах порой все еще стоит собственный веселый смех. Ведь подобные игры дарили чувство полета и легкости. Но… С внезапной кончиной близких я лишился и этой простой радости. Предначертанная судьба порой бывает невероятно жестокой штукой.
В те далекие времена, как только ребенка отрывали от груди матери, ему тут же приходилось прямиком переходить к взрослому существованию, в котором не было места беззаботному детству. К тому же… Что мог получить от жизни сирота? Вместо шалостей и забав — тяжелый труд. Ни ласк, ни заботы только побои и унижения. И одна и та же фраза, грубо навязанная и прочно осевшая в мыслях: "Ничто не принадлежит тебе, душа заведомо во власти Бога, а твое тело, имущество и все то, чем ты владеешь, собственность барина".
Как только я осиротел, меня сразу определили помощником на барские конюшни под зоркий глаз и тяжелую руку здоровенного конюха Ивана, который тут же не преминул нагрузить меня черной работой. В мои обязанности входило: чистка загонов, уборка навоза, обеспечение животных водой и сочным сеном, выгул коней, купание их на реке и множество других поручений, заключающих свой смысл в банальном свойстве — принеси, подай. Но как бы тяжело ни было, я никогда не жаловался. Подобное существование стало приемлемой нормой бытия, которая представлялась порой не столь ужасной. Как говорится: "Человек, как скотина, ко всему привыкает!"
Конечно, тяготила неволя и надзор угрюмого, неразговорчивого, вечно хмельного Ивана, довлеющего надо мной, который порой бывал чертовски жесток, стоило только задержаться где-либо и не дай бог отвлечься от своих непосредственных обязанностей. Ну а если заставал меня за игрой с деревенскими мальчишками или за внеплановым самовольным отдыхом, то одаривал всего одной оплеухой, но такой сильной, что казалось, вот-вот и содержимое дурной головы выскочит наружу, — иронично хохотнул рассказчик.