– Вась, а ты сессию-то зимнюю сдала? – девчонка на миг застывает и морщится то ли от такого фривольного сокращения ее фамилии, то ли от того, что я попала в яблочко.
– Неа, завалила, – она утаскивает которую по счету зефирину, пока я диву даюсь, куда эти все калории деваются, и равнодушно машет рукой: – академ взяла. Только бабуле не говори, я сама. Как на работу новую устроюсь.
– Тебя из студенческой библиотеки выперли, что ли? – Аленка высоко задирает подбородок, но я все равно обращаю внимание на слегка подрагивающие губы и обреченно развожу руками: – Вась, недели еще не прошло…
– Я сама ушла, – цедит Васильева сквозь плотно сжатые губы и почти моментально сдается под моим фирменным я-вижу-тебя-насквозь взглядом: – ну если насмешки одногрупников я легко могу терпеть, то ректор вряд ли простит, что я его единственного сынка стукнула по башке учебником по макроэкономике.
– Бьюсь об заклад, я бы поступила так же, – стираю с лица всезнающее выражение и подхожу к подруге сзади, мягко обнимая ее за плечи. Каждому нужна поддержка, даже если ты – ходячая катастрофа в джинсовом комбинезоне и успеваешь трижды накосячить еще до того, как встать. Особенно, если ты - ходячая катастрофа в джинсовом комбинезоне.
По пути в офис я завожу Аленку в торговый центр и обещаю в следующий раз обязательно составить ей компанию в охоте за новым платьем на распродаже. И даже соглашаюсь пойти в клуб, если мы не будем сильно напиваться и кадрить вон того хорошенького мальчика в сиреневом поло и подозрительно коротких штанах.
– Всем привет! – с не убиваемым жизнелюбием захожу в приемную и только шире улыбаюсь от чужого неудовольствия, расползающегося по коже. Ничто сегодня не сможет испортить мне настроение, особенно когда на губах все еще горят Сашкины поцелуи и мысли постоянно сворачивают не в ту сторону.
Оценив перспективы напортачить в самой простой задаче, я позволяю себе расслабиться и отложить все на завтра. Только делаю пару звонков – Филатову в салон и Аринке в Москву, и медленно вожу ручкой по листу, когда Волков своим появлением вышибает почву у меня из-под ног.
– Истомина, ты ведь никогда не была трусихой, правда? – как в замедленной съемке, связка ключей опускается на дно моей бездонной белой сумки с красными аляповатыми цветами на боку, и я не могу понять, чье сердце грохочет громче – мое или Сашкино.
– А ты всегда был самоубийцей, да, Волков? – посылаю скромно шепчущую что-то совесть и смотрю прямо в медово-карие глаза, нарочито медленно облизывая не накрашенные губы. Я могу обманывать кого угодно: отца, Алика, возможно, даже себя, но Саша точно знает, что я приеду к нему вечером и больше его не остановлю.