Но точного прогноза никто не давал. После вчерашней ночи на ужасном диване сегодня вечером он мне уже казался даже удобным. Ещё пару дней, и, чувствую, меня вилами с него не сгонишь.
– Ив, пошли спать. Уже двенадцать давно пробило, а ты до сих пор тут сидишь.
– Спи, Мариса. Кто тебе не даёт. Я буду ждать Ханса.
– Я не могу. Диван очень неудобный. Я люблю наши шёлковые простыни и мягкие подушки в спальне. А это… б-р-р. Нет, я так не могу.
– Я не переступлю порог спальни. Там до сих пор валяются куски разбитого зеркала. Кто знает, что может ещё произойти, если я туда зайду…
Входная дверь поддалась, впуская мужа.
– Ханс! – радостно воскликнула Мариса, словно и не было разговора о том, чтобы идти спать. – Что там? Как там?
Уставший после бессонной ночи и изматывающего дня, Ханс прошёл в гостиную. Расстегнул верхние пуговицы у горловины рубашки и почти упал рядом со мной на диван.
– Ну и денёк. Кажется, что с меня пять шкур сошло, пока я пережил его, – Ханс обхватил меня за плечи и поцеловал в висок. – Я видел, что ты звонила, но не мог ответить. Ты же сама понимаешь.
– Знаю и понимаю, но злюсь и беспокоюсь!
– Не стоило. Теперь всё будет по-другому. Йенсен прилетел на острова на неделю. Мы ждали его намного позже. Всё это время будут проходить переговоры. Если все пойдёт гладко – то, наконец, удастся прекратить этот конфликт.
– Конфликт… – повторила за Хансом новое слово. Раньше мы говорили «гражданская война», теперь смерть сотен тысяч прикрывают таким незначительным словом «конфликт».
– Да, – продолжал Ханс, не замечая моего смятения, – кстати, нас пригласили на октябрьский бал. Это будет последний день визита Йенсена, так что придётся тебе идти на этот праздник.
Меня передёрнуло. Октябрьский бал я не любила, как и все другие балы, организованные королевой. Посещала их очень редко и под страшными угрозами Анны ІІ, что она придёт за мной лично. Как герцогиня рода Лоллан я была обязана присутствовать на всех светских мероприятия.
Но у меня со двором не заладилось давно. Не было во не этой надменности, хотя моя бабушка и воспитывала меня в традициях нашей семьи. Я отшельник, предпочитающий огонь домашнего очага ярким вспышкам софитов и назойливым папарацци.
Но даже эту отчуждённость мне бы простили, если бы не Ханс Ларсен. Брак с обычным бытовым магом без титулов и званий, хоть и умным и сильном политиком, вытер меня из списка гостей многих элитных семей. А начало войны стёрло с моих документов последние следы голубой крови, когда, прорываясь сквозь блокаду, я изменила свою фамилию Лоллан на Ларсен.