Я лишь могу научить ее, как быть с ним.
Мою грудь пронзает боль, чем-то похожая на ту ноющую резь от синяков, которыми постоянно одаривал меня отец, только во сто раз сильнее, острее, и она разрывает меня изнутри. Я нагибаюсь к рулю и пытаюсь дышать по собственной технике — очень долго и глубоко. Нужно спрятаться в каком-нибудь темном месте, чтобы боль не нашла тебя, когда вернется неконтролируемой и дьявольски злой.
Пора остановиться.
Оборвать эту тупую фигню.
Что бы это ни было, оно ранит меня. А если я чему-то и научился в жизни, так это тому, что источник боли надо отсекать. Твердо и безжалостно.
Я еду к единственному человеку, который меня поймет, кому уже не раз такое доводилось.
Сегодня на Барбаре ярко-голубой парик. Стоя за стойкой, она с улыбкой один за другим полирует потертой тряпкой бокалы. Клуб практически пуст, лишь старик в костюме одиноко выпивает в конце бара.
— Привет, сладенький, — щебечет Барбара с огоньком в глазах. — Тяжелый день в универе?
Я плюхаюсь на табурет и кладу голову на руки. Барбара щелкает языком.
— О, узнаю этот взгляд.
Хмурюсь.
— Какой еще взгляд?
— Взгляд влюбленного мужчины.
— Не гони пургу, — закатив глаза, фыркаю я.
— Голубчик, за пятнадцать лет управления клубом я повидала немало влюбленных лиц и могу засечь мужчину с разбитым сердцем за двадцать метров. — Она что-то наливает и сует мне в руку холодный стакан. — Знаю, в последнее время ты почти не пьешь, но, думаю, сейчас тебе это поможет.
Я морщусь, глядя на стакан.
— Ну, только если это не виски.
— L’or de Jean Martell, — произносит Барбара на безупречном французском. — Это отличный коньяк.
Делаю глоток. Сильное жжение согревает мое горло и разгоняет кровь по венам. От виски она бы забурлила еще мощнее — прямо как у отца.
— Итак, кто эта счастливица? — спрашивает Барбара, подперев кулаком подбородок.
— Счастливица? — усмехаюсь я и делаю еще глоток. — Скорее несчастная.
Барбара терпеливо молчит, давая мне возможность высказаться.
— Я постоянно выношу ей мозг, — признаюсь я, проводя пальцем по краю стакана.
— Почему?
— Потому что она делает со мной то же самое.
Барбара выгибает тонкую нарисованную бровь.
— Вот как? И кто же эта коварная шалунья?
Во мне вскипает злость, когда она называет так Элис, но затем я понимаю, как это глупо.
— Она не коварная. То есть да, она умная, но не из тех, кто обманывает. Хотя она… она чертовски горячая шалунья.
Барбара улыбается.
— Ах, так это она. Та девушка, которую ты привел на день рождения. Элис.
Я хмыкаю, и Барбара воспринимает это как «да».
— Значит, она выносит тебе мозг?