Когда же ты настоящий, Айвен Гор? И кто ты вообще?
Вечером с работы пришла мать, и ей тотчас все было доложено. Причем докладывал не отец, а сама Оория, оставшаяся до вечера. Ренна на семейный совет не позвали. Он сидел в своей комнате, на том самом диване, обхватив колени руками, и старался успокоиться. Ему было страшно и противно. Он все еще чувствовал руки и губы женщины на своем теле.
— Ренн, — в комнату заглянула сестра. — Иди сюда. Тебя мама зовет.
— Не пойду.
— Вот еще. Будет он упрямиться. — сестра прошла в комнату, решительно взяла его за запястье. — Пошли, я кому сказала?
— Не хочу. Уходи.
— Глупый мальчишка. Тогда все сюда придут. Ты все портишь своим упрямством. Пошли. — сестра дернула изо всех сил, стаскивая его с дивана. — Я тебя, — пыхтела она, — все равно притащу… Я сказала, что приведу — и приведу. Да пошел ты.
Драться с девушкой, да еще и родной сестрой Ренн не мог. Поднять руку на женщину вообще было чревато неприятностями с законом. И все-таки он какое-то время упирался, так что сестре пришлось применить силу. Чуть ли не пинками она заставила его выпрямиться, кое-как одеться и втолкнула в зал.
Они сидели за наскоро накрытым столом — запеченное мясо, парочка салатиков, овощная и сырная нарезка, фрукты в вазочке, в бокалах вино. Сконфуженный отец, не знающий, куда девать руки. Гордая, как при вручении правительственной награды, мать. И она.
Та женщина. Она сидела между его родителями и смотрела в упор, не отводя глаз. И было что-то в ее взгляде такое, отчего Ренн оцепенел, глядя на нее, как пушистик на полоза.
Пока они смотрели друг на друга, медленно поднялась мать. Подошла, взяла его за руку.
— Сынок… мы только что узнали потрясающую новость. Госпожа просит твоей Оория руки. Это такая честь. Ты согласен?
— Нет.
Двигаться приходилось осторожно, короткими перебежками, от укрытия к укрытию. Порой они падали, ныряя под защиту обломков каменных стен, раскуроченной мостовой, куч мусора — если им казалось, что где-то рядом враг.
Трое суток назад сюда слили несколько цистерн возбудителя сорокачасовой трясучки — болезни, которая поражала нервную систему. Летучие пары проникали в питьевую воду, в испарения, в приготавливаемую пищу и на сорок часов выводили человека из строя. Сорок часов непрерывных припадков и судорог, как правило, заканчивались полным нервным истощением. Оставалось потом пройти и «собрать урожай» — людей, у которых не было сил даже шевелиться.
Отряд Роя Линка вместе с тремя другими проводил зачистку местности. Эта часть города была почти захвачена. Повстанцы отступали, огрызаясь и цепляясь за каждый дом, каждое окно. Многие оставались, задерживая продвижение «котов». И тем приходилось тратить драгоценное время, прочесывая все вокруг. Сорокачасовая трясучка существенно ослабила противника, но не стоило его недооценивать. Доказательством тому служили уличные бои, для подавления которых как раз и понадобилось применять биологическое оружие.