И сейчас, смотря за тем, как ловко Цита пряла тонкую нить для будущих одежд и одеял, я испытывала противное чувство никчёмности и жалости к себе.
Я же ничего не умею.
Меня никто не обучал тому, как шить одежду, тому, как готовить припасы, которые не состоят из мерзлой картошки и парочки кочанов жухлой капусты. Как разводить коз и коров. Все это прошло мимо. В чужих домах и семьях, не задевая меня.
Прочёсывать шерсть стало тяжелее.
Слезы застыли в глазах, больно пережимая горло, и закрывали собой весь обзор, пока Цита легонько не толкнула меня плечом:
- Ты чего рыдаешь?
- Цита. – Прошептала я. – Я же ничего не умею. Совсем. Зачем Хальвору такая?
- Это ты у него спросишь. – Улыбнувшись, женщина накинула на мои плечи шаль из разноцветных лоскутков. – Все, чему научили меня, я тебе расскажу. Не переживай и слезы подотри. Пока никто не увидел.
- У вас и плакать не принято?
- Принято. Но только в своей постели и мужу в плечо. – Цита заправила за ухо выбившийся локон и всунула мне в руки пару длинных спиц. – Давай начнем с малого. Смотри, ниточка набрасывается вот так…
Глава 29
С непривычки болели пальцы, глаза словно засыпало песком и необратимо клонило спать. За незнакомыми для меня и привычными для женщин клана работами, прошел целый день. Полный открытий, удивлений и смущения день. На меня смотрели с легким удивлением, но каким-то родственным умилением, словно на не наученное дитя, которым я, по сути, и являлась.
Цита подтянула на помощь еще нескольких женщин, которые принялись тут же предлагать мне свое наставничество, чем сильно меня удивляли, ровно до момента пока Цита не шепнула, склоняясь к самому уху:
- Ты нареченная Хальвора. Не выгляди такой удивленной.
И все встало на свои места.
Конечно. Нужна бы я была им, если бы не мужчина, который привез меня на свой остров. Мужчина, что был кровным братом их обожаемой ирли, от которой у меня бежали мурашки по коже, не смотря на дружественный тон и мягкую улыбку. Было в ней что-то…. Пугающее. Заставляющее опасаться за ясность мыслей, будто стоит лишь на секунду расслабиться, и она заберется в твою голову. Перевернет в ней все с ног на голову, расставит так, как считает нужным и вновь улыбнется.
Таинственно и настораживающе.
Высказывать свои опасения вслух я не посмела. Не только из-за привитой трусости, но и из разумного невежества. То, кем они считали ирли, лишь их дело. Для меня же она навряд ли станет кем-то иным, кроме как женщиной, что обрела такую необъятную власть.
Когда солнце склонилось к горизонту, окрасив воду в алые тона, обещая холод, что жаждет пробраться в дома под покровом ночи, я честно хотела оказаться в той спальне, что временно стала моим приютом.