Нашу московскую одежду мы спрятали в сундук, а из вещей, что были в сумках, взяли только то, что могло пригодиться нам в этом веке – то был учебник латыни Вадика и блеск для губ. Все остальное, в том числе ключи от дома, сотовые и ручки, от которых пришлось отказаться по строгому приказу барона, мы оставили вместе с одеждой в сундуке.
Для нас начались тяжелые дни. Барон, который отныне просил называть себя герцогом Вельфом д'Эсте, был беспощаден. Мы зубрили наизусть молитвы на латыни, поговорки и крылатые фразы, модные в то время. Каждый день он заставлял нас писать чернилами на толстой бумаге, по которой перья странно и отвратительно скрипели. Чистописание выводило меня из себя – я вечно оказывалась вся перепачкана чернилами по уши, Николетта убивалась над безнадежно испачканными платьями, и отчаяние девушки так угнетало меня, что я взяла за правило писать за столом, положив свернутую в несколько раз ткань на колени и обмотав правую руку по плечо.
Вид у меня при этом был глупейший, и я порой сама смеялась над собою, когда была в хорошем настроении. Но это бывало редко. Герцог хотел, чтобы я как можно скорее запомнила все подробности жизни донны Анны до того происшествия. Меня порой удивляло, как дядя, с которым донна Анна так мало общалась, воспитанная вдали от него, может так много знать о ее жизни. Каждый день для меня начинался с пытки: я перечисляла всех родственников донны Анны и ее мужа, их возраст, привычки, состояние. Герцог заставлял меня запоминать все мелочи средневековой жизни: от того, как держать себя за столом, до того, как ложиться спать.
Поездки на лошадях поначалу приносили только боль и муку, но постепенно становились приятнее, хоть Герцог и не давал нам расслабиться, постоянно рассказывая что-нибудь из «современной» истории, чтобы мы были в курсе событий, происходящих в мире.
Неаполь поражал нас своей живописностью и удивительной легкостью: при взгляде на город казалось, что это прекрасный мираж. Несмотря на то, что он был основан очень давно, Неаполь больше походил на легкомысленного повесу, чем на старика. Такое впечатление создавал, по крайней мере, Везувий, мрачно напоминавший о трагедии Помпей. Казалось безрассудством основать город у подножия этого вечно дымящегося вулкана. Однако, как объяснял нам Герцог, почва здесь была благодатной, виноградник рос отлично, да и о печальной судьбе Помпей здесь уже давно забыли. Нас так и подмывало посмотреть поближе на останки древнего города, но Герцог остудил наш пыл, сказав, что раскопки Помпей начнутся только пять веков спустя. Морской воздух создавал впечатление, что мы находимся на курорте, и мы часто спускались к морю, чтобы покататься верхом вдоль пустынных пляжей. Мы с Катей даже пару раз искупались, взяв с собой из дома простыни, но без купальников было довольно неудобно, поскольку мы все время боялись, что нас увидят. Зато Герцог потешил Катю, свозив ее на могилу Вергилия, который был похоронен на одном из холмов Неаполя. Катя постояла возле могилы поэта, о котором в свое время делала доклад, и заявила, что у нее очень странное ощущение – что она стоит у могилы друга. Да, легкость греческих и римских поэтов была куда приятнее тяжелого и немного мрачноватого Августина, чьи сочинения Герцог заставил нас прочитать.