Она неспокойно искала глазами кого-то в толпе, наверное, меня, и я поспешил отвернуться к «зэпу-универсалу» Эдика Привалова — «Запорожец» прогревал мотор чуток в сторонке, уступая место роскошному черному лимузину. Державный «ЗиС-110» выглядел круче нынешних правительственных «ЗиЛов» — все наши обступили ветеранское авто.
— Чё это?
— Ой, Изя, когда ты научишься разговаривать нормальным языком?
— А чё?
— О-ой…
— Это стеганка такая, чтоб утеплить салон, а внутри — гагачий пух.
— Здо-орово… Как у Сталина!
— Вельми понеже…
— Мишенька!
Мне и без гагачьего пуха потеплело — я замахал рукой маме с сестричкой. Обе меня сразу засыпали тревогами, да заботами:
— А не замерзнете? Не сломаетесь в дороге? Мишенька, ты смотри, если что, сразу возвращайся! Ну ее, эту Москву! А пирожки ты взял?
— Всё взял, мамочка! — заверил я родню. — Ты только не волнуйся. Тут ехать-то! И я же не один.
— По машинам! — трубно скомандовал Ромуальдыч.
— Ну, все, все! — обцелован и настроен, как надо, я сел за руль. — Пока, мам! Настя, не обижай ее!
— Ла-адно, не буду!
— Пока!
— Пока, пока!
Румяные с холодка, в машину полезли девчонки.
— До Москвы не подбросите? — весело защебетали близняшки, устраиваясь на заднем сиденье.
— И обратно! — хихикнула Рита, мостясь на переднем.
— Всё взяли? — спросил я бесцветным голосом.
— Всё! — ответило звонкое трио.
— Ничего не забыли?
— Не-ет!
Помахав в окошки провожающим, мы тронулись. Впереди рассекали обе «Волги» — я пристроился третьим. Свернул на мост. Выехал на Советскую. Оставив позади оба кладбища, православное и еврейское, сосредоточился, чувствуя, как неохотно отпускает суета. По обе стороны дороги пластались заснеженные поля, строчками черных иероглифов корявились лесополосы. В щелку окна сквозило сыростью, предвещая раннюю весну.
«От чистого истока в прекрасное далёко, в прекрасное далёко мы начинаем путь…»
Я зло дернул щекой. Хорошая строчка, чудная строчка, а мне — как пенопластом по стеклу! В бардачке лежал длинный разлинованный свиток электроэнцефалограммы. Даже студент-медик распознал бы в биениях самописцев сдвиг альфа-ритма, «билатерально-синхронные бета-волны» и прочие симптомы. Достаточные, чтобы вывести неразборчивым почерком врача скорбный диагноз: рак мозга.
Пятница, 20 февраля. Позднее утро.
Ленинград, Невский проспект.
— Дэн, за нами хвост! — Фолк, сидевшая за рулем, отчетливо напряглась.
— Вижу, — мурлыкнул Лофтин. — Не обращай внимания, Синти.
— Можно оторваться, если… — неуверенно начала Синтия.
— Стоп, детка! — притормозил ее Дэниел. — Можно, но не нужно.
«Хонда» с дипломатическими номерами ехала в среднем ряду. Малозаметный «Moskvich» салатного цвета не отставал, держась в сторонке. Лофтин пригнулся, осматриваясь.