— Калос, ты лазишь по деревьям как обезьяна, — Барзан восхищался быстрым и умелым движениям друга, — Это всех лаконцев так учат?
— Не, — расплылся от похвалы мальчишка, — только на Книде. Мне много пришлось тренироваться. — Калос вздохнул, — Я всегда хотел быть лучшим. — Зато ты вон как из лука стреляешь, мне бы так…
— Ничего, со временем научишься, вас же аристократов луку не обучают нормально. Эллины как стреляют, подержался за лук, пару стрел выпустил, и свободен, а ведь это песня… Тут особый подход нужен, тут любовь нужна. А вы как, набрали наёмников, и все вам луки.
Калос надул губы, он то не эллин, за что Барзик с ним так?
— Не парься, научу я тебя стрелять, не хуже меня будешь, — видя обиженную мордочку, фригиец не удержался, чтобы не щёлкнуть его по носу. — Научишься.
Сам Маржик, уже успел дать связанному Сопию по морде, когда тот не захотел отвечать, а начал выворачиваться. А вопрос то всего лишь был один, как он осмелился предать Артаксеркса? Так и не добившись ответа, он оставил пленного на развлечение Скусе и Лешаю.
Их домашний колдун старался всегда поприсутствовать при умерщвлении врагов, загоняя освободившийся дух в один из своих амулетов, подчиняя его на дальнейшую себе службу. С точки зрения Калоса, Лешай был ничем не примечательный, блёклый и обычный мужчина, мягкий и скромный, с которым было приятно общаться. Скуса же видел своего возлюбленного совсем другими глазами.
Лешай был постарше, но его лицо всё ещё было моложавым, видимо сказывалась практика общения с духами. Светлые волосы до плеч обрамляли вытянутое умное лицо с бледной кожей. Глаза задумчивые, глубокие, со светлыми ресницами. Он был красив, своим внутренним светом, который показывал далеко не каждому, но если до кого-то он доносил его, то к Лешаю проникались истиной симпатией.
— Приступим? — поинтересовался Скуса, засучивая рукава, Лешай согласно кивнул, лицо у него было внимательным, напряжённым, человек, предавший их правителя, должен был почувствовать всю многогранность боли, все её аспекты и нюансы. Парсы любили с предателей живьём снимать кожу, узкими лоскутами, они же не были столь кровожадны.
Ногой в сапоге Скуса наступил пленному на ногу, в районе паха, сильными голыми руками он схватил мужчину за грудки и начал трясти, подымая вверх. В какой-то момент тот заголосил. Тонкая плёнка брюшины начала рваться от напряжения, выпуская наружу кишки, под самую кожу, так, что их сизый оттенок стал виден глазу.
Скуса не тянул постоянно, он отпускал свою жертву, давая Сопию отдышаться, осознать свою ошибку, понять, что был не прав. А потом опять тряс, что бы прочувствовал, что бы до кишок дошло осознание вины.