— Я могу отпустить тебя только на тот свет. И ты поверь, никто не будет сожалеть о твоей скоропостижной кончине. Или можно сделать так, что ты принял большую дозу транквилизатора, которым ты так любишь баловаться.
— Что…что ты хочешь?
— Неправильный вопрос. Ни что я хочу, а что я могу. Ты думаешь, я настолько прост, наивен и мне так необходима твоя поддержка? Есть более влиятельные и могущественные люди. Ты и я об этом знаем.
— Я…я уничтожу тебя.
— Нет, ты ничего не сделаешь. Потому что очень боишься потерять репутацию. Помнишь Фархада, того жестокого мужчину, который любит забивать свои жертвы до полусмерти, а потом трахать? Мы же с тобой видели это.
Виктор перестал вырываться, задышал, широко раздувая ноздри. Ладони сразу вспотели. Он очень хорошо помнил ту закрытую вечеринку, и как Фархад, один из богатейших людей Саудовской Аравии, насиловал на глазах у шокированной публики забитого до смерти мужчину.
— Хочешь я отдам тебя ему? Я как-то делал для него скульптуру, денег не взял, но он мне остался должен. Могу попросить его доставить тебе удовольствие.
— Нет, Алекс, не надо.
Хватка на шее стала сильнее, Алекс давит на сонную артерию.
— Где Давид?
— Он у меня… у меня дома.
— Что ты с ним сделал?
— Ничего… ничего не сделал, он просто спит.
— Ты не врешь?
— Нет, нет…Алекс…ааа….нет. Я клянусь, что говорю правду.
Еще один точный удар, Виктор оседает на асфальт, некрасиво падает. Алекс быстро перешагивает через него, спешит к своей машине. Маре надо было наказать сильнее, но сейчас на него совершенно нет времени. Эта трусливая гнида еще заплатит ему за потерянные работы и вернет все заказчикам. Репутация пошатнется, упоминания Фархада он запомнит надолго.
— Да, говорите.
— Мы нашли его, — командир службы захвата был немногословен. — Без сознания, но жив.
— Спасибо.
Алекс отбросил телефон, он так долго ждал этого звонка. Устало положил руки на руль и опустил голову. За этот вечер он, наверное, поседел и постарел на несколько лет точно. Он не представлял, что бы делал, если бы с Давидом что-то случилось. Ведь это он втянул его в такие отношения, он показал ему этот мир, полный порока и похоти. Кто угодно из его богатых и избалованных знакомых может ткнуть пальцем в Давида и сказать: «хочу».
Надо как-то сберечь его, оградить от дальнейшего посягательства. Надо дать понять всем, что он его и даже не стоит смотреть в эту сторону. Отпустить и отказаться от Давида, Алекс уже не сможет. От этой мысли даже становилось страшно. Нет, он его не отпустит, никогда не отпустит. Слишком он сильно его любит.