У четы Шангиных имелась и родная дочь – Алина, но к тому времени как я попала в эту семью, она уже была замужем и жила далеко. К родителям приезжала редко – с мужем и маленькой дочерью. Потом визиты Алины совсем прекратились, и только из обрывков тихих разговоров до меня долетали новости о её бесчисленных замужествах и разводах. Даже на похороны дяди Пети Алина не смогла вырваться – отдыхала за границей с очередным мужем и уже двумя детьми.
Дядя и тётя всю свою уже взрослую и мудрую любовь перенесли на меня. Но, наверно, я пошла в какую-то неудельную шангинскую ветвь, потому что училась неважно, хотя и старательно. Порой самые простые вещи доходили до меня туго, и нужно было объяснять подробно и по нескольку раз, чтобы я, наконец, сообразила, что к чему. Память моя была как дырявое решето, в котором мало что задерживалось, от испуга я начинала заикаться и вдобавок ко всему частенько страдала от ночных кошмаров. Однако с помощью терпеливой тёти Маруси и препарата «Сувертан», который я время от времени принимала по рекомендации частного врача, к старшим классам расстройства психики сгладились, и я даже выбилась в «хорошисты». Учительница литературы отмечала моё образное мышление, а учитель геометрии – нестандартную логику и аналитический ум.
Дядя Петя с его связями – а работал он директором небольшого завода – мог бы, конечно, устроить меня в вуз, однако, посовещавшись, опекуны сочли, что нечего дальше мучить меня науками, и благодаря дядиному протежированию я оказалась в конторе, где печатала на компьютере бумаги, которые не успевала напечатать Настя.
Год назад дяди Пети не стало. Это произошло как гром среди ясного неба – мы с тётей Марусей как раз ожидали его возвращения с работы, когда раздался тот роковой звонок. Деловым тоном было объявлено, что Петр Яковлевич выехал лично на какой-то объект, где его и придавило сорвавшейся сверху плитой.
После смерти дяди жизнь сильно изменилась. Перед тётей Марусей больше не заискивали соседи, всё чаще она стала их раздражать и слышать за спиной «Вот, всю жизнь просидела за мужем – а теперь покрутись-ка, узнаешь, как мы-то крутимся!..»
Когда ласковая уборщица подъезда, которую я раньше не помнила без милого выражения на лице и без фраз вроде «Как ты похорошела, Валенька! Женихи-то, наверно, проходу не дают?..», вдруг ни с того ни с сего грубо накричала на меня, я поняла, что наступила новая полоса моей жизни.
Денег, оставшихся после кончины главы семьи, нам с тётей Марусей хватало, мы продолжали сдавать квартиру Инессы, но жили теперь скромно и тратили аккуратно. Общая беда сплотила нас, и мы стали ещё ближе, чем прежде.