27. Если мы исторгнем две эти вещи, то сразу же поднимаем лицо к Богу без порока. Внутреннее же лицо человека есть ум, которым мы без сомнения познаем, что наш Создатель любит нас. Поднять же сие лицо, как известно, значит возвести дух к Богу посредством усердия в молитве. Но поднятое лицо оскверняет порок, если совесть упрекает обращенный ум за его грех, потому что он уже отпадает от дерзновенного упования, если, обращаясь к молитве, он угрызается воспоминанием еще не побежденного греха. Ведь он не надеется, что может получить то, что желает, когда действительно помнит, что еще не хочет делать то, что слышал от Бога. Посему сказано Иоанном: Возлюбленные! если сердце наше не осуждает нас, то мы имеем дерзновение к Богу и, чего ни попросим, получим от Него[228]. Посему Соломон говорит: Кто отклоняет ухо свое от слушания закона, того и молитва — мерзость[229].Ведь наше сердце осуждает нас при молитве, когда помнит, что оно противилось повелениям Того, Кто заповедал, и молитва бывает мерзостью, когда отвергается по суду закона, потому что, разумеется, достойно, чтобы был лишен Его благословений всякий, кто, разумеется, не хочет повиноваться Его повелениям.
28. Между тем, полезное средство в этом деле — то, чтобы, когда воспоминание о грехе осуждает ум, он прежде оплакал то, чем согрешил, поскольку, когда плач смывает скверну греха, тогда Создатель видит чистое лицо сердца в его молитве. Но должно приложить большую заботу, чтобы <ум> не впал опять в то же, что добился очистить плачем, чтобы, если оплаканный грех повторяется снова, в глазах Праведного Судии этот плач также не потерял значения. Ведь мы должны тщательно помнить то, что сказано: Не повторяй слова в прошении Твоем[230]. При этом очевидно, что Премудрый вовсе не запрещает нам часто просить милости, но запрещает повторять грехи. И если он открыто говорит: Когда ты с болью оплачешь твои дела, ты никогда опять не повторишь того, о чем взывал в молитве.
29. Итак, чтобы без порока поднимать лицо к молитве, прежде времени молитвы всегда должно тщательно рассматривать, что в молитве может быть отвергнуто, и, когда ум так пребывает без молитвы, он должен поспешить представить, каким он желает предстать перед Судией во время своей молитвы. Ведь часто мы помышляем в душе что-либо нечистое или недозволенное, когда прекращаем молитву. Но, когда ум воздвигает себя к занятию молитвой, он подвергается отображению в себе образов тех дел, которым охотно подчинялся, когда был празден. И душа, как бы уже не выдерживает поднимать лицо к Богу, очевидно, потому, что при оскверненном уме, она стыдится нечистоты порочной мысли. Мы часто с охотой занимаемся мирскими попечениями. Когда же после этого мы обращаемся к занятию молитвой, то ум никак не возвышается к небесному, поскольку бремя земной заботы погружает его в бездну, и лицо не является чистым в молитве, поскольку оскверняется низменной нечистотой.