- Князь, живой, живой?! - Гордей склонился над Димитрием, тот улыбнулся, показывая, что все в порядке. Губы не слушались, и слова застревали в горле. С большим трудом Гордей с Чурилой и обливающимся слезами Ростиславом стащили медведицу с Димитрия. Гордей быстро разрезал на князе одежду (а вернее то, что от нее осталось). Кровь густо сочилась из пяти глубоких борозд. Гордей стащил с себя свиту [3] и, свернув ее комком, прижал к ране.
- Холстина под седлом, неси её скорее сюда да туес с водой тащи, - крикнул он Чуриле. - Перевязать тя, княже, надобно. Лошади у нас тут недалече, сейчас Чурила принесёт что надобно. Пальцами на руках да на ногах пошевели, не сломано ли чего.
Димитрий медленно пошевелил конечностями:
- Да нет, вроде, все цело, - наконец смог выговорить он.
- А ребра? Покашляй. Больно?
Князь сделал, что велели:
- Да, вроде, нет, обошлось все.
- Гриднева свита то вон вся в крови, может, теперь мою возьмете, - виновато предложил Ростислав.
- Не надо, вон уж Чурила с холстиной летит.
- Что случилось? - сверху с оврага, откуда совсем недавно скатился Димитрий, на поляну спешили Пахомий и Первак, за ними бежал Найден.
- Князь Чернореченский меня спас, он медведицу заколол, - затараторил Ростислав, рукой показывая на убитого зверя, вокруг которого, жалобно скуля, бегали медвежата.
- Поменьше, чем мой, будет, - рассматривая тушу медведицы, хвастливо бросил Найден.
- Значит, завалили-то медведя? - спросил Димитрий, поднимаясь на локтях.
- Найден его с первого удара прямо в сердце, - с уважением в голосе подтвердил Первак.
- А я вот с первого-то раза промазал, мечом пришлось добивать.
- Говорил я тебе, надень броню, - не смог удержаться от упрека Первак, помогая Гордею перевязывать князя, - теперь зараза такая заживать долго будет. Звериная рана не то, что от меча, - дольше затягивается.
- Ну, раскаркался! - возмутился Пахомий. - Заживет, и следов не останется, не впервой.
- Что ж ты, Ростислав, убег-то? - как можно мягче спросил Димитрий Заозерского князя.
- Я больше так не буду, честное слово! - опять глотая слезы, прошептал мальчик. Его искреннее раскаяние тронуло Димитрия.
На поляне показался Гаврила, красный от долгой и быстрой ходьбы. Тыльной стороной ладони отирая пот со лба, он в недоумении остановился перед медведицей:
- Вот это да! Откуда ж здесь мамка с сосунками? Видать, мы на границе их владений: ельник, видать, хозяина удел был, а дубрава - медведицы. Я холопам приказал бурого к саням тащить, велю, чтобы потом и за медведицей пришли.
- И медвежат пущай возьмут, мои будут, - капризным голосом пропел Ростислав, он опять превращался в баловня.