Во-вторых, иудеи всегда подчеркивали, что повинуются законам, данным им Богом через Моисея. С их точки зрения, именно эти законы отделяли их от язычников. Однако вскоре после смерти Иисуса среди иудеев начались разговоры о том, что одно только соблюдение закона Моисеева никого не сделает достойным и выдающимся членом общества!
В-третьих, евреи скрупулезно соблюдали Субботу. В этот день недели они не делали никаких дел, только поклонялись Богу. Именно так они рассчитывали обрести праведность в Его глазах и в глазах всего народа, обеспечить спасение для себя и своей семьи. Однако после смерти «Плотника из Назарета» эта полуторатысячелетняя традиция резко меняется. Христиане начинают поклоняться Богу в воскресенье — почему? Да потому, что в этот день Иисус воскрес из мертвых, отсюда и название!
В-четвертых, иудеи были монотеистами — верили в одного-единственного Бога. Христиане же исповедовали монотеизм особого рода. Они утверждали, что Бог един в трех лицах — Отец, Сын и Святой Дух. Это резко отличалось от иудейской веры. Попробовал бы кто-то сказать, что можно быть Богом и человеком одновременно! Иудеи тотчас объявили бы это высшим проявлением ереси! Однако в первое же десятилетие после смерти Иисуса евреи начали поклоняться Ему как Богу.
И, наконец, в-пятых. Христиане утверждали, что Мессия пострадал и умер за грехи всего мира; евреям же из поколения в поколение объясняли, что Мессия будет в первую очередь политическим вождем, который уничтожит военную мощь Рима.
Закончив перечисление, Морлэнд решил «добить» оппонента посредством риторических вопросов.
— Ли, — произнес он, упорно сверля меня взглядом, — вы можете объяснить, почему в столь краткий срок не какой-нибудь один еврей, а минимум десять тысяч человек готовы были отказаться от этих институтов, веками служивших социальной и богословской основой существования их народа? Почему? Мой ответ прост: потому что они видели Иисуса восставшим из мертвых!
Ответ Морлэнда действительно был прост и ясен. Но покажется ли он таким нашим современникам? Я сказал ему, что человеку, воспитанному в западной культуре двадцатого века, трудно осознать и оценить радикальную природу этой трансформации.
— В наши дни люди с легкостью меняют религиозные убеждения, — сказал я. — Вчера он был христианином, сегодня он «ньюэйджер», завтра буддист, а послезавтра — создатель собственной религии. С нынешней точки зрения перемена, о которой вы говорили, не кажется такой уж существенной.
Морлэнд кивнул. Он явно не в первый раз слышал это возражение.