В 1844 году немецкий богослов Мюллер бросил скептикам вызов — предложил привести хотя бы один исторический пример столь стремительного мифотворчества. Ответом его — да и наших с вами — современников стало выразительное молчание[137].
В тот день, 8 ноября 1981 года, я понял, что свидетельства истории отмели последнее и самое существенное мое возражение. Я осознал, что побит собственным оружием, — и усмехнулся этому. В ходе следствия, под лавиной свидетельств «в пользу» Христа, я обнаружил потрясающий парадокс: теперь, чтобы остаться атеистом, мне нужно приложить куда больше усилий, чем чтобы уверовать в Иисуса из Назарета!
«НУ, И ЧТО ТЕПЕРЬ?»
Помните историю Джеймса Диксона? Все свидетельства указывали на то, что он виновен в вооруженном нападении на сержанта чикагской полиции. Диксон даже признал свою вину!
Однако в ходе более тщательного расследования внезапно открылось, что тем же свидетельствам гораздо точнее соответствует иной сценарий, а именно: Диксон невиновен, сержант полиции «подставил» его! Джеймса Диксона освободили, а перед судом предстал настоящий преступник — тот самый сержант. Завершая наше с вами «следствие по делу Христа», я хочу вернуться к двум важнейшим урокам, которые вынес из дела Диксона.
Во-первых, вся ли необходимая информация была собрана?
Да, вся. Я разыскал настоящих специалистов, способных четко сформулировать свою позицию и доказать ее с помощью исторических свидетельств, которые я, в свою очередь, подвергал перекрестному допросу. Мнения ученых мне было мало; я требовал фактов. В противовес доводам собеседников я выдвигал современные атеистические и либеральные теории. Однако мои оппоненты сумели представить самые точные, верные и надежные исторические данные об Иисусе; в этом им помогли не только образование и опыт, но и характер!
Во-вторых, какое объяснение лучше всего соответствует всей совокупности фактов?
К восьмому ноября 1981 года мой излюбленный, нежно лелеемый тезис о легенде был полностью развенчан. Более того: мой типично журналистский скептицизм по отношению к сверхъестественному растаял в свете захватывающих свидетельств Воскресения как реального факта. Мой мозг был не в состоянии измыслить ни одного объяснения, которое так же хорошо соответствовало бы историческим свидетельствам, как тот вывод, что Иисус — именно Тот, за Кого Себя выдавал: единственный и Единородный Сын Божий.
Атеизм, которого я столько лет придерживался, рассыпался под тяжестью фактов истории. Это был поразительный эффект, поворот на сто восемьдесят градусов. Разумеется, начиная расследование, я и представить не мог подобного исхода; однако его определили не мои желание и представления, а факты.