Я всею собой чувствовала приближение Алексея.
– Чуда… – зло усмехнулась я. – Но что если чудо оказалось бы наказанием, а не наградой? Что если бы это чудо могло уничтожить даже вас?
– Тогда это было бы то самое чудо, что я просил в подарок у Господа для себя самого.
Он поцеловал мне руку, поднялся со скамьи и ушел, остановился чуть поодаль, приветствуя кузена, и я последовала его примеру, намереваясь сказаться больной и упросить матушку покинуть праздник.
Не успела. Алексей встал у меня на пути. Он схватил меня чуть выше запястья и, сжав пальцы так сильно, что я с трудом сдержала крик боли, наклонился к моему уху, зло процедив:
– О чем вы говорили?!
– О чуде, – выплюнула я в ответ. – Если от ваших прикосновений не останется синяка – то будет оно.
Алексей дернулся, отпустил меня. Я поклонилась князю и ушла к матери. Мы уехали, а вот отец задержался до утра. Жаль, не во дворце. Он снова играл. Он проигрался.
Снова.
Почти забытое прошлое. Осколки словно чужих воспоминаний. Чужая жизнь. Нелепое серое платье подтверждало это лучше всяких слов.
За окном черно. Пролетали невидимые глазу леса, на полустанке светил одинокий фонарь. Дымил паровоз, пассажиры спали, и где-то у печки наверняка утирал пот кочегар – жарко горел огонь, заставляющий состав двигаться.
Я смотрела в окно, перебирая события вчерашнего дня, словно разноцветные бусины: смех француженки, лицо Насти в тумане сигаретного дыма и мягкая улыбка Ивана.
В кресле напротив заснул Алексей.
Поезд прибыл. Пассажиры уже начали сходить, и сонный вокзал такой же сонной Москвы медленно просыпался.
Я застегнула жакет и посмотрелась в зеркало. Идеально скроенный костюм оттенял белизну кожи, подчеркивая хрупкость своей владелицы. Даже лицо моё будто стало другим: вызывающе пухлая нижняя губа, высокие скулы, тонкие брови вразлет. Не женщина – дорогая игрушка. Что ж, нельзя не признать, у его сиятельства прекрасный вкус.
Я скривилась и заколола волосы так, как делала когда-то мама. Теперь серебристое стекло отразило графиню Шувалову.
Да, в сером мне, определенно, лучше в разы.
Я сложила форменное платье в ровную стопку и вышла из уборной. Алексей окинул меня придирчивым взглядом и любезно подал саквояж. Подошел к вешалке и так же педантично, как я до того, свернул моё пальто.
– Благодарю, – я приняла его и, убрав, защелкнула замок.
Милевский подошел сзади, накинул на меня отороченную мехом накидку и огладил мои плечи, чуть дольше положенного задержав ладони на моих руках.
– Совершенство, – прошептал он мне в волосы и поймал мою ладонь, вынуждая развернуться к нему лицом.