– Ты дрожишь, – заметил он. – Весна коварна. Если единственный способ уберечь от простуды – это запереть тебя, я это сделаю.
Я опомнилась, забрала руки.
– Не ходи на реку, Маша! – кричит Оля. – Глупая, как ты не понимаешь?! Нельзя!
Я хлопаю глазами: что стряслось? Что может быть страшного в родном поместье? И в нашей речке, в любимом мелком месте Оли!
– А сама-то, сама! – дуюсь я. – Ты же ходила туда поутру воскресенья! Твои волосы были мокрые, я видела!
– Ходила… – шепотом говорит она.
– Ну вот, и я пойду!
– Не пойдешь, – вновь возражает сестра. – А если вздумаешь ослушаться, я тебя запру!
Последнее лето, когда она была жива. Через два месяца на той самой речке я встречу Алексея. Я ненавидела запреты. Я ненавижу воду. С тех самых пор.
– Я тоскую, ангел мой, – тихо сказал Алексей.
Он потянулся ко мне, стало общим наше дыхание, я приставила указательный палец к его губам и, хмыкнув, шепнула:
– Это весна рождает твой сплин, мой князь.
Милевский беззвучно рассмеялся и, быстро поцеловав мою ладонь, вернулся на своё место. Я же вновь выглянула на улицу.
Может ли что-то красотою сравниться с родным краем? Тонкие березы, пышные вечнозеленые ели, осины и липы, клен и ясень. Набухли почки на тонких ветках, вот-вот спадет шелуха, нежные листья потянутся к свету, и проснется жизнь.
С обеих сторон дорогу провожали деревья, и солнце догоняло коляску, просачиваясь сквозь ветви. Пели птицы, где-то совсем рядом стучал клювом трудяга-дятел, трещали под копытами сухие ветки, Федор понукал лошадей. Глухо стучали копыта по мягкой земле.
Я увидела их у края дороги – белое поле первых лесных цветов.
– Федор, остановись! – громко выкрикнул князь. – Желаешь размять ноги? – улыбнулся он.
– Желаю, – я не стала лгать.
Милевский знал меня как никто другой.
Алексей вышел первым, подхватил меня на руки, помогая спрыгнуть на землю. Я поблагодарила его и подошла к ковру из подснежников. Присела, чувствуя, как касаются рук хрупкие, нежные лепестки. Погладила головку тонкого, как нить, цветка и закрыла глаза, прислушиваясь лесу: птицы пели на разные голоса.
Я почти дома. Усадьба Шуваловых всего-то в паре деревень в сторону Твери. Заколочены ставни, заперты двери, и зарос мамин сад. Теперь это владения князя.
Засвистел совсем рядом соловей.
– За тобой, – подсказал Алексей. – Надо же, какой смелый.
Я повернула голову – маленький серый комочек сидел нахохлившись почти у самой земли и самозабвенно рассказывал своей паре о чувствах. Неторопливая мелодия то замирала на высокой ноте, то опускалась ниже, и тогда в этой весенней песне любви появлялись щелкающие, словно бы рокочущие звуки.