Зверь с мыслями человека сначала замер в предвкушении давно не выполняемого ритуала, а потом, подняв вверх морду, протяжно завыл. Тоскливая песня проклятых тянулась и тянулась. От ее мотива у ведьмака волосы встали дыбом и как будто бы отнялись руки и ноги, он хотел сойти с места, чтобы вырвать Машу у стаи, но не мог…
— Расул, я убью тебя! — орал ведьмак на весь лес. — Клянусь, я буду преследовать тебя до самой смерти, пока не сорву твою башку с плеч!
Крик ведьмака заглушили взмахи крыльев. Черная птица сделала круг над Машей, разгоняя своим гортанным карканьем волков, и они отступили, Расул заткнулся, признавая превосходство крылатого оборотня, который, вспыхнув на лету, на землю опустился уже плечистым, красивым мужчиной. Радон! Водил за нос и Машу, и его, Антония, не превращался он в ведьмака, наколдовал нечто вроде голограммы, ввел в заблуждение. Теперь вот явился решать судьбу неподвластной ему Маши и собратьев по проклятию.
— Ну, Антоний, никто не спасет тебя на этот раз! — Радон шагнул к ведьмаку, оставляя позади стаю, которая продолжала кружить около Маши. — Какую смерть ты предпочитаешь, быть разорванным или съеденным, а может живьем тебя закопать? Да, хороший урок для полукровок…
— Да пошел ты, старая собака! — сорвался с места Антоний и хотел подбежать к Маше. Но Радон повелительным жестом приказал волкам преградить ему путь. — Если ты причинишь ей зло, я прокляну тебя!
— Напугал, добрый молодец, напугал! — развел руками оборотень, и лукаво улыбнулся. — Маша тебя не вспомнит, будет думать, что я это ты, хочешь посмотреть на это? Убью тебя на нашей с ней свадьбе, пожалуй. Повеселю гостей!
Глубокая сырая яма. Чтобы Антоний не вылез, оборотни накрыли ее железной решеткой, положив на края тяжелые камни. Через решетку на пленника глядело хмурое небо, до его слуха доходил шум праздника, — музыка, резкий хохот, громкие разговоры. Антоний был похож на черта из преисподней, лохматый, грязный, в побоях, к тому же злой. Позволь ему, он все Предгорье разнес бы в щепки, но Радон заковал его руки и в неподъемные кандалы.
— Эй, бестолочь ведьмячья! — позвал его женский голос, женская фигура склонилась и закрыла небо. — Получи сладкую косточку, поешь перед смертью лютой. Недолго тебе осталось портить воздух! — говорившая, судя по размазанному голосу была пьяна. Бросив в яму обглоданную кость, женщина с диким смехом ретировалась.
К кости Антоний, разумеется, не притронулся. Не собака он! Умрет храбро, без дрожи, с открытыми глазами и в ясном уме. То, что Машу не получил, самый досадный промах в его жизни, — рядом же с ним лежала, в одной кровати. Он чуял ее теплый цветочный запах, слышал легкое дыхание, боялся разбудить ее С Наиной быстро все сообразил, нашел что у нее и где зудит. Машу постеснялся. Отец так же относился к Марине, — робко, бережно, для ведьмаков такое отношение к женщине было главным проявлением любви. Достанется теперь Маша Радону на десерт, тот беречь ее не станет.