Я сделала вид, что любуюсь тонкой красной занавеской, подхваченной шнуром с массивной шелковой кистью:
— Здесь столько ткани. Как они все это убирают? Неужели, вручную?
Бахат кивнула.
— И стирают вручную? Без автоматов?
Она снова кивнула. Отсветы жаровни ложились на изуродованную щеку, подчеркивая ужасный ожог. Хотелось отвернуться. Но я постаралась изобразить самое наивное недоверие:
— Не может быть. Разве сейчас кто-то стирает руками?
Она пожала плечами:
— Сейчас стало проще — во дворце новая прачечная с водяными барабанами. А в старой было совсем тяжело. Адская работа.
Я мысленно зажмурилась, понимая, что, возможно, намереваюсь сказать глупость:
— А можно посмотреть? Очень интересно. Никогда такого не видела.
Бахат взглянула на меня, как на идиотку:
— А что там смотреть?
Я пожала плечами, выдавила улыбку:
— Просто такое чувство, будто я попала в прошлое. Интересно.
Бахат повела почти белыми бровями, небрежно махнула рукой в сторону узкой лестницы:
— Вон там старая прачечная. Внизу. — Она изменилась в лице и тронула меня за плечо: — Что с тобой, муфади? Ты побледнела.
Я оперлась о стену, лихорадочно думая лишь о том, что сейчас мне нужно обратно, в комнаты — чтобы запомнить путь. Если мы уйдем во дворы — я никогда не смогу самостоятельно найти это место.
Я демонстративно ухватилась за желудок, изображая страдание:
— Что-то заболело.
Глаза Бахат растерянно забегали:
— Нужно лекаря.
Я кивнула:
— Помоги мне вернуться в комнаты и позови Иршат-саеда.
Бахат лишь кивала, заботливо придерживала меня под локоть. Я шла так медленно, как только могла, с жадностью вглядывалась в росписи, колонны, плитку на полу, ища зацепки, маркеры. Наконец, мы достигли комнат. Бахат уложила меня на кровать и унеслась искать лекаря.
Иршат-саед делал вид, что осматривал меня под обеспокоенным взглядом Масабих. Едва слышно пробормотал:
— После того, как с бурджей трижды раздастся звук трубы.
Этого было достаточно — я лишь кивнула. Уж не знаю, что наплел Иршат толстухе, но она казалась успокоенной. Звук трубы… Только сейчас я подумала о том, что ни разу не видела здесь часов. Даже механических. Здесь будто не существовало времени. Лишь день и ночь. Лишь свет и тьма.
Иршат-саед не солгал — этой ночью Бахат покинула меня, и я осталась в одиночестве, как и требовали их традиции. В назначенный час я выскользнула за дверь, беспрепятственно прошла знакомым путем, обходя редкую охрану, и спустилась по узкой лестнице, на которую указывала Бахат.
Внизу оказалось почти темно. Низкий сводчатый коридор с толстыми грубыми колоннами освещал лишь едва живой одинокий факел. С одной стороны я благодарила темноту, которая помогала остаться незамеченной, с другой — просто умирала от страха. Сердце колотилось так громко, что, казалось, этот звук предательски разносится в пустоте. Я вглядывалась и холодела от ужаса: вдоль стен тянулись широкие, окованные железом двери. Бесконечное множество дверей.