В холоде жажда пока не ощущалась, но стоило мне вспомнить о совсем недавних страданиях в каисе, и язык будто распухал, прилипал к нёбу. Я инстинктивно сглатывала слюну, понимая, что это лишь психосоматика, но эти воспоминания едва не доводили до паники. Я остановилась, обхватила себя руками и шумно размеренно дышала, стараясь совладать с собой — только паники сейчас не хватало. Как говорила чертова миссис Клаверти: слушала космос.
Я мучительно вглядывалась в ночную пустыню, надеясь различить огни сирадолитных вышек, но мне светило звездами лишь поразительное небо. Такое, какого я не видела никогда и нигде. Глубокое, трехмерное, осязаемое. Необыкновенное. Хотелось лечь на песок и смотреть. Но это было непозволительной роскошью. Я должна пройти сколько возможно, пока не разгорелся день и не началась испепеляющая жара. Если я не найду оазис или сирадолитные вышки, на которых собирается конденсат — мне конец.
Легкое щекочущее касание к лодыжке заставило вздрогнуть. Я вскрикнула, отскочила, вглядываясь. В болезненном лунном свете нечто темное пересекло серую горку песка, видимо перебирало маленькими лапками. Я не стала рассматривать: это точно не змея. Вероятно, скорпион. Вот она — безрассудная глупость городского жителя. Такие опасности я даже не брала в расчет, даже не думала о них. Впрочем, чтобы думать — надо знать. А я почти ничего не знала о пустыне. Змеи и скорпионы — вот вся моя осведомленность о фауне. Но и те и другие смертельно ядовиты. Аль-Зарах прибавил к этому скудному багажу знаний грифов и жуков-могильщиков. Но все это после. Сначала свою работу должна сделать жажда. Или змея. Или скорпион…
Я проклинала свою невнимательность и беспечность. Но, кто же знал… Я помнила лишь куски учебных фильмов — ничего больше. Однажды нам показывали ночевку бедуина посреди пустыни. Чтобы не стать во сне жертвой скорпиона, он жег в кастрюле какие-то сухие ветки. Собирал образовавшийся жидкий деготь в банку, и разливал по кругу вокруг палатки. Как утверждалось, черту из вонючей жижи скорпионы не пересекали.
У меня не было ни кастрюли, ни веток, ни спичек. Да и скорпионы пугали гораздо меньше обезвоживания. Говорят, теряя всего лишь два процента жидкости из организма, человек становится слабее на двадцать пять процентов… Нарушается пространственная ориентация, путается сознание. Тогда, в кромешной тьме каиса, ориентация меня совсем не заботила.
Рассвет расплылся розово-желтым. Маленькое солнце показалось из-за мутного горизонта и поползло вверх, будто кто-то удерживал пальцем на стекле начищенную до блеска монету. Даль сгустилась, стала ярко-розовой, но быстро обрела характерные оттенки: желтый песок и пронзительно-лазурное небо. Как двери в Ашамун-Сиде. Воздух быстро нагревался, и от ночного холода вскоре остались одни воспоминания. Я оторвала подол тонкой сорочки, намотала наподобие тюрбана. Закрыла шею, лицо до самых глаз. Но без воды все это имело не слишком большое значение. Без воды всему конец.