— Хватит, хватит. Мамну!
Флягу вырвали из моих слабых пальцев. Я утерлась рукавом, наконец, посмотрела на незнакомца в сером бурнусе. Высокий, широкоплечий. Темное лицо под белым тюрбаном закрыто до самых глаз, отчего казалось еще темнее. Он подошел к запряженному варшану, похожему на огромного волосатого быка, убрал флягу в седельную сумку. Вернулся, и навис надо мной, протягивая руку:
— Вставай, алязи.
Я не шелохнулась. Лишь сжалась, стараясь стать как можно незаметнее. Будто могла слиться с пустыней, исчезнуть. Понятно было только одно — это не спад. Но эта малость не значила практически ничего.
Незнакомец не стал повторять дважды: взвалил меня на плечо и понес к варшану, перекинул через волосатый хребет, а сам сел в седло. Я чувствовала ребрами его колено, но не могла даже поднять голову. Мои руки висели, как плети. Не было сил. Казалось, проглоченная вода окончательно сморила меня, ослабила. Я прижалась щекой к вонючему звериному боку, покрытому длинной желтоватой шерстью, чувствуя, как внутри что-то будто ходит ходуном при каждом его шаге.
Не знаю, сколько мы ехали. Я просто закрыла глаза и слушала сопение мощного животного. Как позвякивает сбруя время от времени, как незнакомец понукает скотину, пришпоривая пятками и издавая пронзительные чмокающие звуки. Будто целовал воздух.
Кровь прилила к голове, сознание затянулось плотным маревом. То самое чувство, когда перестаешь ощущать реальность. Будто в горячке, когда подбирается к сорока. Кажется, я смирилась. Даже если этот варвар свалит меня у ног аль-Зараха. Вокруг только смерть. Самой мне никогда не выйти из пустыни, не добраться до Марказа, не найти посольства. Я была слишком самонадеянной. Что уж там… я оказалась глупее ребенка.
Варшан остановился. Громко всхрапнул, переминаясь на толстых ногах. Чужие руки подняли меня и внесли в тень. Я почувствовала под собой мягкий ковер, вскинула глаза. В мое лицо пристально вглядывалась женщина неопределенного возраста. На плечах лежали гладкие черные косы, каждая толщиной в мою руку. Сложно определить на глаз возраст тахильских женщин. Немолодая, с лицом, изрезанным резкими морщинами. Черненые бездонные глаза, кожа цвета глины. Казалось, когда-то она была очень красивой.
— Кто ты такая, алязи? — Она долго смотрела, поджав губы, наконец, не дождавшись ответа, повернулась к мужчине: — Ты сошел с ума, Мерджан. Мамну! Мамну!
Тот ничего не ответил. Лишь убрал ткань с лица и сел на подушки. Мне показалось, ему лет шестьдесят. Или немногим меньше. Усталое, будто сожженное лицо, кустистые брови, седая щетина по щекам. Только теперь я огляделась — шатер. За бахромчатой кромкой полога начиналась лазурная синь.