Я повернулась к Мерджану:
— Который час, саед?
— Не доверяешь?
Я услышала, как он усмехнулся. Решила быть честной — и так все очевидно:
— Если вы везете меня в Ашамун-Сиде — просто убейте прямо сейчас. Это будет милосерднее.
Он молчал. Причмокнул, понукая животное, пришпорил пятками.
— Прошу, Мерджан-саед. Хотя бы дайте мне уйти, если я прошу о невозможном. Пустыня справится сама.
— Жена настаивала, чтобы я вез тебя в Ашамун-Сиде.
Я забыла, как дышать. Внутри все замерло, будто зазвенело от напряжения:
— Мы едем в Ашамун-Сиде?
Он отвернулся, смотрел вдаль:
— Нет.
— Почему?
Варшан вдруг остановился. Мерджан-саед подцепил пальцами полу кафтана и обнажил правую ногу до самого колена. Я охнула, вдоль позвоночника пробежали отвратительные мурашки. Я увидела протез, защищенный от песка тканевым чехлом. Тонкая неестественная палка, оканчивающаяся искусственной стопой, обутой в традиционный башмак на завязках.
Мерджан опустил кафтан и вновь пришпорил варшана. Но я все равно не понимала, как его нога связана с решением не везти меня в Ашамун-Сиде. Что-то спрашивать казалось нетактичным.
— Раньше я работал на эмира так же, как много лет до этого работал на его отца, обслуживал сирадолитные вышки. Пять лет назад на аварии потерял ногу. Отсекло листом железа, — прозвучало равнодушно, будто сказанное ничего не значило.
Я опустила голову:
— Мне жаль. Это ужасно.
Мерджан-саед лишь усмехнулся:
— Много народу погибло, но каждый остался один на один со своей бедой. Они хотят выдоить эту землю без остатка, не понимая, что бури хоть до ядра — сирадолита не прибавится. Недра не бездонны. Я не первый, кто пострадал. И не последний. Даже не нашлось эркара отвезти меня в больницу. И меня просто бросили. Я подавал прошения на пенсию, но не добился ничего, как и остальные. Чтобы купить этот протез, мы с женой продали дом в Ашамун-Сиде и ушли в пустыню. Завели коз. Эмир мне больше не указ. И я буду рад, если помогу тебе бежать.
— Это ваша месть, Мерджан-саед… А если нас поймают?
Он не ответил, лишь вновь причмокнул и пришпорил варшана. Я едва держалась на спине, пальцы так стискивали гриву, что я их почти не чувствовала. Хотелось лечь на толстую шею и уснуть. Но я боялась. Уснуть — выпасть из реальности. Довериться. Впрочем, разве я не доверилась?
Я вновь повернулась:
— Сколько нам ехать до Марказа?
Мерджан-саед молчал, смотрел куда-то в небо, будто прикидывал. Я не понимала, какое миновала расстояние, прежде чем прыгнула в песок. Сколько я пролетела? Час? Два? Три? Я посмотрела на ходящую ходуном шею варшана, прислушалась, как шуршит песок под его мохнатыми тяжелыми ногами. С такой скоростью понадобятся дни, если не недели.