Гостьи (Графеева) - страница 31

Я вернусь, Анечка, только наберу в рот воздуха, и сразу обратно к тебе.

Приехал опять же к Аниным родственникам в Липецке. Они удивились, но приняли. Мне снова посчастливилось не обременять их долго. Дай Бог тебе здоровья, Маша, где бы ты ни была. Я стал благодаря тебе врачом, а значит, я всегда при деле. И, как оказалось теперь, еще и при деньгах.

Пока мы отсиживались в деревне, страна менялась, город менялся. Та новая жизнь, рождение которой я предчувствовал, глядя на мир через окно алма-атинской поликлиники, наконец, настала. Открывались магазины, кинотеатры, курсы, на которых можно было за две недели стать специалистом в любой области, рестораны, кафе и частные клиники. Я стал врачом в одной из таких клиник. Хорошая зарплата, прекрасно оборудованный кабинет, невероятно белый халат.

Квартиру для съема выбирал себе по запаху. Переступал порог и делал глубокий вдох. Неужели, Аня, это заразно? Или мне просто хочется надышаться после нашего деревенского домика? Нашел свою – маленькую, уютную, единственную. В ней пахло как будто известкой, ну, может, еще немного пылью. Ни плесени тебе, ни перегара, ни запаха грязных тел и сигаретного дыма.

В ней давно никто не жил. Прежние хозяева эмигрировали и оставили квартиру пожилой родственнице с тем, чтобы она ее продала. Но квартира долго не продавалась, и женщина решила сдать ее в аренду. «Я ее выкуплю. Со временем. Если вы не против», – сказал я ей, впервые пройдясь по квартире.

Отнес Аниным родственникам листок со своим новым адресом – для Ани. Она приехала примерно через месяц. Привезла овощей с огорода, сварила борщ, прибрала в квартире. Я рассказал ей о своей работе, она о соседях. Наверное, это самое загадочное, что было в моей жизни. Смотрю – это моя Аня. Я знаю каждую ее черточку, каждый изгиб, каждую родинку, а ничего во мне к ней не стремится. Все молчит. Не притаилось, нет. Как будто затихло. Говорили как старые знакомые, передвигались по квартире, избегая прикосновений.

Очень странно было любить ее ночью. Ненадолго я почувствовал нас прежними. Обрадовался этому очень. Все повторял про себя: «Вот. Это. Моя. Аня. Моя. Аня». Да, это была она – трепетная, тихая. Никаких стонов – только дыхание. Неспособная причинить мне ни малейшей боли – только пальцами по влажной коже, только губами по плечу. Но вот, я на спине, узкая ладошка по моей груди, лаская. Ноги закинула на мои, уснула на плече невесомая. Ни щебетала, ни целовала перед сном. Моя и не моя. Моя Аня никогда бы не легла в постель, зная, что совсем недавно в ней лежала другая. А эта все поняла, и все равно легла.