Пока читал меню на сегодня, рассматривал пышную выпечку, с меня не сводила пристального взгляда работница этого немудреного заведения. Полная женщина в чепчике и халате тоже была из тех столовых моего детства. Под этим взглядом было сложно сосредоточиться. Да и выбор, признаться, был не богат. Я решил побыстрее взять еду и спрятаться в уголочке пустого зала столовой.
– Здрасте. Яичницу, борщ, два куска хлеба и компот, – протараторил я, не смотря на продавщицу.
Та, не торопясь, собрала мой заказ на поднос, поставила его на стойку, посчитала.
– Триста ровно.
Я отдал деньги. Аккуратно разворачиваюсь с подносом в руках, а она мне:
– А Алексей Васильевич…
И я уже на автомате, грубо так:
– Умер.
И быстро-быстро в заветный уголок.
И здесь он мне все испортил.
Но борщ и без него оказался невкусным. Хорошо хоть яичницу ничем испортить невозможно.
Старушки так и не было, но часа в четыре пришла Женя.
– Привет, – уже как старому знакомому кинула она мне с порога, – я хочу войти.
А сама дышит так часто, будто бежала сюда.
Ну те то две понятно за деньги приходили, а эта чего ходит? И я ей так уже устало:
– Понимаете, это теперь моя квартира…
– Ты же ее продашь. И уедешь. – Как-то ошалело набросилась она на меня.
Хотел сказать «нет», просто чтобы сдержать ее напор, а лучше бы, конечно, «не ваше дело». Но, как всегда, спасовал:
– И что?
– Ничего. Побуду недолго и уйду.
– Забрать что-то хотите? – спросил я просто, чтобы потянуть время, потому что все равно бы не устоял, впустил.
Но она не ответила, и я отступил.
Кресло, окно, сигарета. Меня будто нет. Я ушел на кухню. Вскипятил чайник, выпил чашку чая, поиграл в игру на телефоне. И мучимый любопытством, не сдержался, вышел к ней, говорю:
– Чай есть.
– Не надо, – отвечает она, не поворачивая лица ко мне.
– Вино?
Хмыкнула. И я сразу догадался, что она знает, что не для нее в этом доме держат вино. И точно знает для кого.
Хотел ни с чем уйти обратно на кухню, но она сказала:
– Посиди.
И я сел на диван. Она потушила сигарету, развернула кресло в мою сторону. Облокотилась локтем о стол, подперла голову рукой. Трогала свои короткие волосы, будто массажировала больную голову.
– Похож ужасно, – сказала она мне, а у самой глаза закрыты.
Я промолчал, и она добавила:
– Неприятно это слышать?
– Нет. То есть – да. Неприятно.
Она понимающе закивала, медленно, много раз.
– Так ему и надо.
И само собой вылетело с языка:
– У вас с ним была любовь?
А она прыснула со смеху. Невесело, просто демонстративно. Но глаза открыла.
– Ведь это не важно.
– Почему? – глупо спросил я.
– Потому что все было очень неважно, – опять хмыкнула, – каламбурчик, да?