– Ну здорово. Коль не шутишь. Чё хотел?
– Мы ищем одну женщину. Она давно здесь жила. Может вы её знаете? Тамара Мышкина.
– Почему жила? И сейчас живёт. – он кивает на окна на втором этаже.
– Вы можете мне рассказать про нее?
– С чего вдруг? Я тебя не знаю.
– А так? – достаю пятитысячную купюру. Глаза мужчины алчно поблескивают. Он улыбается, обнажая беззубый рот и прячет купюру в кармен телогрейки.
– Что рассказывать то? Алкашка. Пьет не просыхает. Митька – её муж, поколачивает. Вчера с хлебозавода выгнали. За пьянку. Раньше то она игрушки делала. То для театра, то так продавала. А теперь спилась в конец. Руки трясутся. Ничего не может. Запила, когда ее дочьку в рабство продали.
– Что?
– Да дочь у нее была. Такая русская красавица. Кровь с молоком. Непутёвая только. Учиться, работать не хотела. Все о красивой жизни мечтала. Позвали значит её в модели. Ну та дура и побежала. А оказалась в борделе. В притоне. Приезжала тут месяц назад. Вся потасканная. В Сирию в бордель продали. А потом она, как то выбралась, – мы с Эмином переглядываемся.
– Какая говорите её квартира?
– Да вон. На второй этаж поднимитесь. На лево и до конца по коридору. Потом на лево. В аккурат её хата будет.
– Спасибо. – благодарю мужика. Поднимаемся по скрипучим деревянным ступенькам. Темнота, ничего не разглядеть. Находим дверь из-за которой слышны крики.
– Ты чё, курва? Последнюю чекушку допила?
– Да заткнись ты, Митька! Черт меня дёрнул с тобой связаться! Из-за тебя дочь потеряла. – стучусь в дверь. – Кого там нелёгкая принесла с утра пораньше? – дверь мне открывает неопрятная вида женщина, смотрит хмуро потускневшими голубыми глазами.
– Чё надо?
– Про дочку вашу хотели узнать.
– С какого перепугу я вам должна что-то рассказывать?
– А так? – достаю из приготовленного пакета коньяк пятилетней выдержки. Международная валюта. Хотя могли и бутылку водки принести.
– Ну заходи, – женщина отступает в сторону, пропуская нас. Кругом бардак. На диване лежит мужик. Берет с приставленной табуретки стопку и опрокидывает.
– Здравствуйте, – он кивает. Смотрю на стену и сердце бьется быстрее, когда вижу на ней фото Юли. Она, в школьной форме с гладиолусами. Хозяйка квартиры, обнимает её за плечи. Ещё выглядит по человечески; Юля, целуется с каким-то хмырем; с лентой «Мисс Химки».
– Вот она. Моя красавица. – Тамара снимает фото со стены и гладит его.
– А где она сейчас?
– Опять к блядской жизни вернулась, – хмыкает мужик.
– Да заткнись ты! Она жертва! Понимаешь? Ей пообещали звездную жизнь, увезли и принудили к проституции. – я понимаю, что ничего из того, что говорит Тамара, с Юлей не происходило. Но на фото вылитая она.