— Батюшка нашего прихода на уроках закона божьего призывает гордыню смирять: человек-де червь земной. А я иного требую — мыслить и искать ответы на вопросы. Дух правдолюбия во мне с годами зреет, не угасает.
С любопытством смотрел Точисский на Паисия Аристарховича. Действительно, прекрасный учитель на селе.
— Садитесь, молодой человек, к столу. Не изволите ли вишневочки? Сам настаивал. Вас как звать-величать? Павлом Варфоломеичем?
Сел напротив, уставившись на Точисского умными глазами.
— Небось думаете, какими заботами обуян старый? Чудит и блажит. Ан нет. В вас вижу человека доброго и честного. Горе человеческое, Павел Варфоломеич, — вечная рана саднящая. Боль людская — моя боль. Несовершенство устройства бытия вижу и не ведаю пути его исправления. Нынче вы, молодые, силой вознамерились преобразовать мир, но ваши прожекты несостоятельны. Пролилась кровь, как вы, молодые люди, изволите величать, кровь тирана. Бомбометатели убили скипетродержателя и взошли на эшафот с гордо поднятой головой, а мир каким был, таким и стоит. Эх, молодой человек, молодой человек, знаю, правдоборцы и вольнодумцы во все века имелись. Грехи молодости…
«А ведь учитель делит человечество на старых и молодых, — подумал Точисский, озадаченный его рассуждениями. — Первым отводит роль защитников бытия существующего, вторым — ниспровергателей».
И, посмотрев на него, с веселым оживлением спросил:
— Отчего же не верите в возможность революционного преобразования мира? Согласен, не в убийстве тиранов путь к изменению действительности и не на мужика возлагаю надежду. Слышали вы, Паисий Аристархович, что-нибудь о социал-демократах?
— Знаете ли, молодой человек, то, что я видел, для меня достаточное основание сомневаться. Скажу одно: блажен, кто верует.
— Да, именно вера и вселяет в человека силу. Печально улыбнулся старый учитель.
— Вы мне нравитесь, Павел Варфоломеевич. Помоги вам бог.
Мария жила на втором этаже старого бревенчатого дома. От первого до последнего венца дом порос мхом, и запах ветхости встречал каждого уже в подъезде. Скрипучая лестница с перилами, освещенная боковым, вечно запыленным окном, вела к двери Марии.
В соседней комнате по коридору жили Вера Лазарева с Любой Аркадакской, маленькой полной блондинкой.
Сегодня обе они были у Марии. Кроме них Павел застал у сестры Лизу Данилову, застенчивую девушку с голубыми глазами. Бестужевки оживленно беседовали, и Люба Аркадакская смеялась так заразительно, что, глядя на нее, Точисскому тоже сделалось смешно. Увидев Павла, Лазарева удивилась:
— Вы один? Что с Дмитрием?