Обретя крылья. Повесть о Павле Точисском

Октябрь 1884 года.

Павлу Точисскому было двадцать, когда поезд Москва — Санкт-Петербург вез его в столицу Российской империи.

Выстукивали колеса на стыках, зеленый вагон третьего класса, набитый людом разного низкого звания, кряхтел и стонал, как старый больной человек.

Павла довольно тесно прижали к окну старик в латаном, отдающем овчиной кожухе и две молчаливые старухи. Скамью напротив занимали краснощекий приказчик, кокетливая девица и чиновник в потертой до блеска шинели.

Усатый кондуктор задул фонарь над тамбурной дверью, и блеклый рассвет заглянул в вагон. Народ ожил, задвигался. Заплакал ребенок, кто-то выругался, закричала баба.

Приказчик сладко дремал, зажав в руке «Правительственный вестник». Вчера, ухаживая за девицей, он читал ей эту газету и девица умилялась: в Гатчине собственный его величества конвой, состоящий из лейб-гвардии первой кубанской и второй терской казачьих сотен, праздновал свой юбилей, и государь император изволил пить за здоровье конвойцев.

Точисский заметил с усмешкой:

— О да, конвойцы должны быть здоровы.

Приказчик глянул на худощавого молодого человека в очках и с бородкой: нигилист, известное дело, нигилист. Вон сколько расплодилось их на Руси. Чиновник кашлянул недовольно. Однако молодой человек отвернулся к окну.

Колеса вагона продолжали выстукивать: «нет, нет». А Точисскому хотелось упрямо твердить в ответ: «да, да», как когда-то, надумав бросить учебу в гимназии, он твердил своим товарищам, отговаривавшим его.

Темно-русый, кареглазый, Павел смотрел, как за стеклом, исхлестанным частыми дождями и обдуваемым ветрами, убегали поселки и деревни, поля и луга, будки путевых обходчиков, вокзальные постройки с дежурными и жандармами, базарчиками и мужиками с подводами.

Подняв воротник полупальто, Точисский поежился от холода в стылом вагоне. Осень выдалась злая, слякотная. Ненастная погода сопровождала Павла от самого Урала. Редкие дни без дождя. Уныло и грустно.

Вчерашним полднем на станции Малая Вишера увидел Точисский, как грузили в зарешеченные товарняки этап заключенных, и вспомнилась ему тюрьма неподалеку от родительского дома у рощи, караульные вышки острога и глухие, обитые полосами железа ворота. По дороге к тюрьме часто тянулись серые арестантские колонны, и Павел на всю жизнь запомнил окрики стражников, звон кандалов и песню:

Динь-бом… динь-бом…

Слышен звон кандальный…

Совсем недавно, и месяца не минуло, как Точисский покинул Екатеринбург, где родился и прожил два десятка лет. Воспоминания перенесли его в ту пору, когда они, гимназисты, — Точисский, Паша Бирюков и Поленов — организовали кружок и, собираясь у Бирюкова, читали Червышевского и Добролюбова, народническую литературу. В те времена они преклонялись перед террористами, которые мечтали бомбой и пистолетом переустроить общество на социалистической основе.