— Ну-с, вот и сам виновник.
Точисский снял очки, протер стекла. Он даже не поглядел на того, кто сидел у стены. Но тот поднялся, шагнул к Павлу, Точисский повернулся и растерялся на мгновение:
— Отец!
Варфоломей Францевич, с осунувшимся лицом, постаревший, прижал его к груди.
— Павел, сын!
Терещенко шумно отодвинул стул.
— Долг службы, господа, не позволяет мне оставлять вас наедине, но ради вашего мундира, полковник Точисский, я нарушу порядок.
И покинул их.
Варфоломей Францевич обнял Павла за плечи, усадил в кресло и долгим, пристальным взглядом смотрел на сына. Потом вздохнул тяжко:
— Не тот, не тот наш Павлик… Стал мужчиной… Да и в этих рабочих одеждах в тебе ничего не осталось от того, домашнего. Эх Павел, Павел, я предупреждал, просил тебя…
— Я ни о чем не жалею, отец. Я многое открыл для себя, понял, что такое жизнь. Мои товарищи, фабрично-заводские мастеровые, уважают меня, и на их верность я могу положиться.
Варфоломей Францевич принялся ходить по кабинету.
— Мне сообщили из жандармского управления, и я немедля помчался в Петербург. Твоя мать в сильном огорчении, дядя Станислав тоже. Ты считаешь, что твоя жизнь обязательно должна пройти в ссылках и тюрьмах?
— Нет, отец, — улыбнулся Павел. — Я так не считаю. Но если ради достижения моих идеалов потребуется отбывать каторгу, я готов.
— Что я слышу, Павел?
— Да, отец. И прости, если я огорчил тебя и маму. Дядя Станислав догадывался о моих мыслях.
Варфоломей Францевич снова заходил по кабинету.
— Я не могу согласиться с твоим образом мыслей и твоими поступками. Мой сын — государственный преступник! Когда ты покинул гимназию и поступил на завод, я надеялся, что жизнь научит тебя и ты вернешься в свою среду. Ты уехал в Санкт-Петербург, и я все еще уповал на твой разум. Но я глубоко ошибался в твоем благоразумии, ты встал на порочный путь.
Павел вздохнул:
— Отец, тебе сейчас больно, очень больно, я попи-маю, Но когда пройдет время и ты успокоишься, ты поймешь, что моих поступков не следует стыдиться.
— У тебя обнаружили недозволенную литературу!
— Отец, книги, которые я читал и ты назвал недозволенными, в просвещенных европейских странах продают во всех книжных лавках и они хранятся на полках библиотек. А у нас в России за одно хранение определяют ссылку. И еще, отец, известно ли тебе, что Россия сплошь неграмотная? Фабрично-заводские рабочие и деревенские мужики не умеют читать и писать, что вполне устраивает правительство: темный, забитый народ меньше понимает и дольше терпит. Но давай лучше о другом, я так по вас соскучился, отец, по тебе и маме… Мы с Марией этой весной собирались приехать…