), аккурат, к первому июля, а восьмого нас на Лугу бросили. Ну, на Лужский рубеж, в смысле. На правом берегу этой речки наши позиции были.
Теперь я кубари получу только в августе.
Вот почему у меня петлицы такие интересные. Курсант я. Угораздило, так угораздило. Просто сумасшедший карьерный рост! Сногсшибательный!
В августе? Так сейчас август. Вот я попал.
Ладно, полковник-курсант Светлов, хватит сопли размазывать. Пора приспосабливаться к обстановке и приступать к выполнению боевой задачи. Начнем с реализации первого пункта. Осмотримся.
— Сколько время? — спросил Мамука.
Опаньки, у меня часы есть. Наручные. «Кировские». Я богач. Часы — это редкость по нынешним временам и статус, если верить памяти Мальцева. Самому мне откуда знать про часовое производство в СССР 30-40-ых годов? Я глянул на циферблат:
— Пять часов пятьдесят минут.
— Без десяти шесть. — перевел он на понятный себе язык.
Говорил Мамука по-русски, но с акцентом, как у товарища Саахова из культового советского фильма.
Он тоже сел на койке и потянулся.
— Когда подъем? — спросил я.
— Сейчас. — он кивнул в сторону выхода. — Через десять минут.
Я встал и пошел в туалет. Память курсанта Мальцева услужливо подсказала направление. Я уже знал, что нахожусь на Ленинградском ВПП, который расположен в здании военкомата, а тот в свою очередь в здании бывших царских казарм. Прибыл я сюда вчера поздно вечером, вручил предписание начальнику пересыльного пункта и был определен во второй взвод четвертой роты переменного состава.
Казармы, видимо, все строились по единому плану от веку. Наверное, со времен Гая Юльевича. Спальное расположение. От него на выход по правой стороне канцелярия, по левой сушилка и каптерка. За канцелярией, напротив выхода, оружейка, здесь отсутствующая за ненадобностью, и тумбочка с усталым дневальным — плюгавым мужичком лет пятидесяти в мешковатой гимнастерке и обвисших шароварах.
— Ты куда это собрался. — задал он мне вопрос.
— А тебе какое дело? — задал я ему встречный.
Не то, чтобы я имел что-то против этого престарелого заморыша, просто не люблю людей с синдромом вахтера.
Кроме указанного синдрома у него, по ходу пьесы, еще один имелся — синдром лакея. Мои петлицы намекали на будущие лейтенантские кубари, а мужичка 37-ой, а может и еще что научили с начальством не пререкаться. Даже с будущим.
— Так ить это, товарищ курсант, подъем скоро. — сообщил он мне уже несколько заискивающим тоном.
Я прошел мимо, шлепая босыми ногами по некрашенным, натертым мастикой, доскам.
Туалет, наверное, еще со времен царских гренадеров, или кто-там тут обитал, не изменился, если не считать неизменных напольных унитазов, гордо именуемых «чаша Генуя» — визитной карточки советских общественных уборных и российских армейских туалетов.