— Мне кажется, каждая девочка мечтает о свадьбе с любимым…
— У тебя был такой любимый? Тот, с которым ты хотела свадьбу?
— А ты? Любил кого-нибудь?
— Ты вечно переводишь стрелки, не желая отвечать на прямые вопросы. Ответить мне, Ева.
— Зачем?
— Наверное, потому что я не хочу, чтобы ты любила кого-то кроме меня. Думала о ком-то кроме меня, — опускаю руку ей на бедро, собираю пальто, под котором легкие брюки, и глажу все выше, раздвигая стройные ноги, почти касаясь заветного местечка, пока еще скрытого от меня. — Мне очень хочется, чтобы там не было никого кроме меня. Хочу, чтобы ты была моей.
Целую ее шею, чувствую, как ее дрожь перетекает в меня, прижимаю ладонь сильнее к промежности, захватываю в плен сухие губы, готовый забить на все и взять ее прямо здесь и плевать на адскую боль, что разрывает мышцы изнутри.
Но вдруг я слышу вместо биения сердца визг шин и оглушительный стук. Мы резко тормозим, и нас отбрасывает с сидения. Но вместо того, чтобы думать о себе, я буквально вжимаю в себя Еву, принимая удар на себя, почти сразу теряя сознание.
Странно. Я точно жив. Ведь иначе мне бы не снились такие бредовые сны.
* * *
— Вот ты и попалась, Эвелина. Не смотри так. Думала, не узнаю. Это ты дебилов всяких провести могла, а меня никогда…
— Убирайся. Ты умер. Я убила тебя!
— Плохо старалась. Теперь, по существу. Этот придурок со своим папашей давно мне дорогу перешел. Смотрю, ты любишь этого патлатого. Хочешь, убью его прямо сейчас? Судя по тому, что он даже нас не слышит, ему будет все равно.
— Чего ты хочешь, Рашид? Того, что ты врезался и чуть не убил нас, тебе мало?
— Мало! Ты посмотри, что сделала с моим лицом, а сама красивая стала. Теперь мне будет непротивно поиметь тебя. И не думай сбежать на этот раз. Я все о тебе знаю. Теперь ты у меня вот здесь и будешь делать все, что я скажу.
— Только через мой труп, Рашид.
— Через твой. Твоего нового любовника. Твоего сына. Я убью всех, кто тебе дорог, если ты не послушаешься меня… Милая, милая Эвелина. Думала, твой кошмар закончен? Все только начинается….
* * *
Шум в голове усиливался, но голоса сквозь него пробивались четко. Один голос Евы. Грустный. Надрывный. Другой грубый, с ярким акцентом. Я пытался разобрать слова, но у меня плохо получалось. Только какие-то обрывки, которые мне никак не удается сложить в пазл. Но стоило мне открыть глаза, уставиться в белый потолок, как мысли о загадках буквально выветрились из головы. Потому что я мог пошевелить пальцами ног, не испытывая при этом адских мук. Я мог ощутить мышцы, не сжимая челюсти от агонии в теле.