Аля пошла по коридору, выстланному пушистой цветной дорожкой. По бокам все время открывались маленькие, как спичечные коробки комнатки, выстланные по полу, стенам, и похоже даже потолкам, разноцветными яркими коврами.
«Рай!» – опять неуверенно и хрипло, позвала Аля, – «Ты дома?»
Никто не отвечал. Аля дошла до конца и вдруг очутилась в огромной светлой комнате. В ней тоже везде были ковры, только уже нарядно-светлые, легкие. А посередине стоял огромный стол и красивые резные стулья. И патефон, новый, шикарный, дорогой. Но больше всего потряс Алю телевизор, гордо стоящий на высокой тумбе. Экранчик правда был маленький, но толстая, выпуклая линза увеличивала его в разы.
Аля никогда не видела телевизора, только слышала о нем от подружек. И, на цыпочках подкравшись поближе, стала искать, где включить!
– Бахталэс, пшан. Мишто явъян!* – вкрадчивый мужской голос прошептал почти над ухом. Лачо! Аля вздрогнула и попыталась убежать. Но он держал ее крепко, руки были горячими и жгли плечи, но Аля рванулась, высвободилась и понеслась по коридору к выходу. Бросившись на дверь всем телом, вывалилась сначала в сени, потом на двор и, распугав кур, отчего они, хлопая крыльями бросились врассыпную, вылетела на улицу.
«Христос с тобой, окстись!» – Баба Пелагея отпрянула от нее, как от чумы и перекрестила – «Куды ж тэбе, скажену?»
«Я уток пойду заберу, поздно уже, темнеет» – Аля понеслась через огород к реке и только там, на берегу, чуть успокоилась.
Утя, утя, утя – раздавалось со всех сторон в густеющей тишине берега…
– Утя, утя, утя – закричала и Аля, чувствуя, как постепенно утихает бешеный темп рвущегося из груди сердца
* – привет, сестра. Добро пожаловать
Зима пришла в Москву сразу, как будто в мутно-пыльном полусыром зале вдруг резко и неожиданно подняли занавес. Москвичи очнулись от дремы долгой и мокрой осени, как сонные зрители партера просыпаются от режущей вспышки света мощных прожекторов.
Замоскворечье по самые крыши еще оставшихся небольших домиков утонуло в сугробах, и чтобы выйти из Алькиной двухэтажки, приходилось долго дрыгать дверь, занесенную снаружи. Дворники-татары встретили ее поутру веселыми гортанными приветствиями, настроение было прекрасным, и Аля, легко преодолевая наледи и колдобины пока не вычищенного двора выскочила на улицу. Сонная Москва еле-еле шевелилась, в морозном, звенящем воздухе слышались только трамвайные гудки и ленивая перекличка редких машин. По узким скользким улочкам неуверенно полз ранний народ, дул достаточно сильный ветер, и в воздухе пахло снегом. Прямо перед Алькой, с трудом сдерживая широкий шаг длиннющих ног, шел человек-гулливер в длинном пальто с пыжиком и мохнатой шапке с опущенными ушами! Человек тащил на веревочке шарик. Шарик был с ножками в блестящих калошках, он пытался оторваться от веревочки-шарфика и протяжно гудел – «Ыыыыы. Ыыыыы!! Ыыыыыыыыыы». Аля поравнялась с шариком, и тут он вдруг поскользнулся и, было, шлепнулся на толстую попу, но повис на шарфе! Гул перешел в рев и Аля помогла Гулливеру оторвать его шарик от снега.