Когда-то я дотошно прикапывался к каждой мелочи, выяснял все обстоятельства, прежде чем передавать дела в суд. Поэтому осечки случались крайне редко. А вообще в детстве хотел стать великим детективом. Как… черт, как же его звали – сыщика, который курил трубку, играл на скрипке и распутывал сложнейшие дела, не вставая с кресла? А ведь еще вчера помнил!
Где и как поговорить с Лери? Чтобы нам никто не помешал, чтобы она не чувствовала себя слишком скованно? От этого разговора зависело очень многое. Как бы там ни сложилось между нами, но мы были женаты, и у нас росла дочь. Я почти не сомневался, что ведьма и ее сынок замыслили какую-то пакость, а мне приходилось думать не только о себе и даже не о своей семье, но и о будущем всей бестолковой страны, которая фантастическим образом свалилась мне на голову.
К утру, в тяжелом полудреме из памяти Гергиса доставили посылку.
В первое лето они с Лери ездили верхом к лесному озеру, и ей там очень нравилось. Если было тепло, купались – и не только. От парочки кадров, иллюстрирующих это самое «не только», одеяло поднялось домиком. И снова укололо ревностью, хотя абсурднее этого трудно было что-либо придумать. Сама по себе ревность к прошлому глупа, но ревновать к собственному телу, хотя и с чужим разумом?.. Полный бред!
Утром я передал Лери через слугу, что приглашаю ее на верховую прогулку. Она не отказалась, но я не обольщался. Скорее всего, просто захотела прокатиться. Когда мы остались на берегу вдвоем, вдалеке от пары охранников, я начал говорить. Зная, о чем должен рассказать, но не представляя, как именно, какими словами. Как достучаться до нее, заставить поверить мне. На полной импровизации.
И… она поверила. Поверила, что я не представляю, почему так вел себя с ней. Сказала, что хочет верить. И это была правда, я видел – по ее лицу, по глазам. По тому, как задрожали руки, - и я не выдержал, поцеловал ее пальцы, потом жилки на тонком запястье. Хотя гораздо охотнее дотянулся бы до ее губ, шеи, груди в вырезе платья.
Показав ей записку, я рассказал о том, что осталось в памяти Гергиса. Как он стал подозревать и следить за ней еще прошлым летом. Как обнаружил тайник. Разумеется, все от своего лица. Но начал с того, что именно болотная ведьма и ее чары, по моему мнению, стали истоком всего произошедшего с ним… со мной. И с ней.
Лери разрыдалась - так же, как вчера в спальне. И вдруг, целуя ее, я сделал то, чего никак не ожидал от себя. Признался, что люблю ее. Признался не только ей, но и себе. Сколько думал о ней за эти два месяца – о том, что она мне нравится. Что ее жаль и что тянет к ней. Что хочу ее страшно. Но сказал всего три слова и понял: это правда. Два месяца? Вполне достаточно, чтобы осознать. Кому-то и столько не надо.