В ожидании развития событий, крутил головой, разглядывая зал, в котором ему, к счастью, не доводилось ранее бывать. Осмотрел медальоны с картинами суда на стенах зала между колоннами, а потом долго разглядывал мозаичный пол у себя под ногами. И вдруг понял, что молчание затянулось.
Потом стало приятно темно для напряженных глаз. Беспокойная ночь сказывалась, тревоги улеглись И тут в голове резко кольнуло: "А Ия? Я не нашел ее". Дернувшись, открыл глаза и, едва не свалившись из кресла, понял, что почти заснул. "Как заснул?" — ужаснулся он.
Не понимая, сколько времени он разглядывал пол у себя под ногами и как мог задремать, Феб стряхнул дрему и, встревоженно вскинув голову, посмотрел на незнакомку — главную на этом заседании персону. Она склонив голову и слегка прищурив глаза, внимала… тишину. Нахмурившись и придержав сестру, о которой почти забыл, одной рукой, мужчина наклонился, чтобы посмотреть за направлением ее взгляда и оторопел.
— Вот это возможности! — беззвучно проговорил он.
Получается, что тишина и сонливость охватила только, — он посмотрел по сторонам и убедился в своей догадке, — младшее поколение. Уна дремала на его плече, Алестра молча скорбела — он хмыкнул, удивившись, что ей настолько дорога Ия. Как он помнил, так могли переживать другие ее сестры, которые с детства дружили с его непоседливой младшей.
Все три Богини Судьбы были грустны. Самая чувствительная из них — Хита, кажется, тихо плакала. Сидевшая рядом Дия разглядывала платочек в своих руках, отрешенная от всего вокруг, как и ее младшие сестры, которые после появления незнакомки предпочли отмалчиваться.
"Когда они успели пересесть?" — подумал Феб, приподнимая брови и раскрывая пошире глаза, чтобы окончательно проснуться. Другим свое невнимание к таким важным событиям он объяснить никак не мог.
Старшие — их родители, — старательно державшиеся поодаль друг от друга в начале собрания, сейчас сидели рядком перед незнакомкой. И говорили. Мужчина видел, как шевелились их губы, произнося некие слова, которые он не слышал.
Картины же перед его глазами разворачивались интересные, но мало и, особенно, словесно информативные. За столько времени наблюдения за людьми он больше полагался на слух, не утруждая себя учиться читать по губам. Мысли он, тем более, не слышал. Вряд ли это было бы сейчас ему доступно — не те персоны.
Когда он застал беседу, рассказывала что-то его мать. Очень эмоционально даже на вид. Судорожно сжав побледневшими пальцами до боли руку мужа, она говорила долго. Возможно, оправдывалась и объясняла. Иногда она отводила взгляд, моргала, будто сдерживала слезы, ненадолго замолкала, но пресекала попытки мужа ей помочь и снова повествовала.