Ариша и поняла, что бояричу худо. Инако не притёк бы беседу такую весть. Кому жалиться-то? Отец сам гонит, Машка засмеёт, а мать и вовсе заругает за такие-то мысли. О Шумском и речи нет — тот против себя ничего и никогда не делал, с того и жалеть не будет. Остается токмо она, Аришка.
Рыжая уселась под дверью-то, и принялась утешать как умела:
— И чего ты сник? Вот не пойму. Подумаешь, Буслаев и Соболев! Ты не хуже, а то и лучше. Я про то ведаю, и другие знают. Ты на это не оглядывайся, Дём. Ты веселый, шебутной, душевный. А уж воин какой! Мне Андрей рассказывал, что когда рядом ты, он за себя уж и не боится, знает, нето, что спину прикрывает Дёмка Медведев.
— Прям так и говорил? — Дёмка вроде серчал, но по голосу слышала рыжая — приятно ему, аж жуть.
— А как же? Андрей врать не станет.
— Вот прям и не станет. Дурёха ты, рыжая. Это у тебя с любви… — помолчал чубатый, а потом и удивил. — Смотрю я на вас и завидую. Редко когда так-то складывается.
— Дёмушка, так откуда знаешь, что у тебя так не сложится, а? Никто судьбы своей не ведает, — знала бы Аринка, сколь сама о своей-то судьбе не разумеет.
— Моя судьба ясная, как небо по весне, Арина. Жениться на чинной, воевать живота не жалея, стяжать славы роду Медведевых. Детей народить, укрепить тем род свой. Вот и всё. Стало быть, искать мне счастья не в любви, а в долге, — чубатый говорил серьезно, будто повзрослел вот прямо тут у двери ложницы.
— Вот ты хватил, Дём, — засмеялась Аринка. — Все порешил и вывел, а есть еще и случай. Ты все верно сказал, долг надо несть. Однако всей жизни своей ты ведать не можешь. Про то только Бог знает. И вот еще что, ты особо из себя не строй там у Буйносовых. Оно как бывает, напустишь на себя, людей обманешь видом иным, а потом признаться стыдно и тяжко, что не таков ты вовсе. Тебя мы все любим за то, что ты есть ты. И никакой другой братка нам не нужен. Вот! — Аришка приникла ухом-то к двери, ответа дожидалась.
— Вот умеешь ты слова-то найти, сладкоречивая. Не иначе Шумскому в ухи навтолкала чего, он из-за тебя умом-то и тронулся.
Аринка выдохнула, поняла, что повеселел боярич.
— Так кому что дадено, Дёмушка. Я слово разумное знаю, ты вон чубом красуешься.
И началось меж ними извечное шуткование. Препирались до того потешно, что обое слезами смешливыми изошли. А потом пришла Житяниха и Дёмку выпинала. Эх…
От автора:
Последняя неделя (седмица) — перед венчанием была самой строгой. Невесту иной раз и запирали в тереме, говорить позволяли мало, а уж в банный день перед свадьбой и кормили с рук.