Шумской аж лицом потемнел. И что ответить, коли сам по уши влип в простую славницу, а?
— Демьян, ежели любишь — бери в жёны. Не согласится — умыкнем. Помогу. А отец тебя погонит, у меня жить оставайтесь.
Дёмка аж брови вознес.
— Чего удумал, Андрюх? Я отцу слово дал, что обвенчаюсь с ровней. Род наш дюже молодой, седьмого колена даже нет. Укреплять надоть. Я детям что оставлю? Шапку свою, да меч ржавый? Деду Фролу только наследную грамоту* дали, а тут я Наталку, мельникову дочь приведу? Эх… Она и сама уж поняла, что выгоды от меня с гулькин хрен. Отворотилась.
Оба задумались и каждый о своем. Беда-то одна, а вот причины разные.
— Андрюх, а Аринка-то рыжая меня утешала, сама чутка не рыдала. Чудная деваха!
Шумской чуть с лавки не сверзился, вот ей Богу, измысливал, как разговор на Арину перевести, а тут на тебе — подарочек.
— Чем же чудная?
— Непростая. Понятная, ан все одно — не славница. С пониманием и обучена. Ох, ты ж не ведаешь. Тут мне мать сказывала, Аринка-то вора споймала, приказчика нашего. Сочла сколь зерна надо и матери донесла, а та уж и почуяла воровство. Так ить поймали! Возил втихушку продавать на Богуновском торге через Еремея Мясоедова. Батька осерчал, велел виру платить и погнал с места. Мать Аришку благодарила, новую одежку справила, а рыжая будто без внимания. Вот ответь, какая девка будет нос воротить от обновки? А эта… Так и сидела со мной, уговаривала не сердиться на Наталку. Грит, она тебя, Дёма, пожалела, не стала обездоливать, да благ лишать.
— И что ж…так и оставишь Наталью?
— А ты бы не оставил, Андрей? Тебе-то еще нужнее родовитая жёнка. Раз — что полукровок, два — родители твои не венчаны, три — мать холопка. Да ты-то найдешь! Плевал ты на любовь и всю эту дурость. Присмотришь побогаче и возьмешь за себя, — Дёмка понурился, плечи широкие согнул, ликом осунулся, вроде как постарел.
Правда всегда колет больно… Шумскому до того муторно стало, хоть вой, но себя сдержал. Не тот был парень, чтоб кидаться в отчаяние.
А вот Дёмку пришибло. С того и сидели до темного неба на лавке, квас пили и говорили про все — и про девок, и про участь боярскую, пока Демьян домой не засобирался.
— Прощай, нето, друг. Вот не знаю, как у нас с тобой судьба повернется дружка к дружке, но посула твоего век не забуду. Правда чтоль, помог бы Наталку умыкнуть и у себя в Савиново спрятал? — Шумской кивнул, кому ж слова-то нужны. — Эх… Знай, сармат, я те еще аукнусь. За все. А боле всего за разговор душевный.
Обнял Шумского накоротко, взлетел на каурого, тронул послушного коня коленками, да и утёк в свой удел. А Андрей уж позже, сидя на лавке в ложнице, затосковал, обхватил головушку ладонями и пропал в черных мыслях.