Но утро показало, что на этот раз Гицэ угадал. Штефан объявился, когда солнце уже стояло высоко, а остальной отряд собрался и готов был выдвигаться. Только его и ждали. Заметив всеобщее внимание, парень попытался изобразить раскаяние, но лишь самую чуточку покрасневшая морда у него была до того блаженно-довольная, что виноватая мина не получилась ни капельки.
– Извини, капитан, проспал. Больше не повторится!
Симеон чуть не сплюнул с досады. Готово дело – еще одного разыскивай при надобности по всем сеновалам! Второго Гицэ застава точно не вытерпит! Хотя ладно, парнишка к делу завсегда серьезно, да и после разноса за ссору с Макаркой на заставе мир и покой, так что пусть развлекается. Хоть краснеть по всякому поводу перестанет!
Мир и покой на заставе Симеону только чудились – Макарие со Штефаном и впрямь ходили тише воды, ниже травы, но вражда их ничуть не сгладилась, а та неизвестная добрая душа, что растрепала по всей деревне историю про мифы и дрючок Анусиного батьки, только подлила масла в огонь. Столкновение было неизбежно, но сама судьба долго не сводила этих двоих вместе: Штефан пропадал в дозорах, благо, гнедой быстро вспомнил свое детство на конном заводе в горной Липпице, а Макарко либо дежурил у рогатки, либо мотался по окрестностям с телегой, помогая Морое в обеспечении заставы провиантом. И нельзя сказать, чтобы он возражал против такой малопочетной службы – урожай начинал созревать, и Ануся все чаще наведывалась в деревню с хуторным толстоногим мерином и корзинками, меняя молоко и сыр на поспевающую кукурузу и фрукты, которые выше в горах не росли.
– Корзинку-то ставь на телегу, Ануся, – уговаривал Макарко, сидя боком на передке. – И сама залезай, никуда твой мерин не денется.
Девушка мотала головой, покрытой темной косынкой, и покрепче стискивала веревочные поводья.
– Нельзя, Макарие, – полушепотом отвечала она. – Отец прознает – прибьет меня.
Макарие с тоской смотрел, как при каждом шаге мелькает между двумя шерстяными полотнищами катринты белая ткань рубахи и быстро-быстро перебирают по пыльной дороге маленькие опинчи, подвязанные ремешками поверх толстых носков до самых колен, круглившихся под юбкой. Телега поскрипывала, мерин тяжко вздыхал под корзинками, и почти так же тяжко вздыхала Ануся.
Так, вздыхая, добирались они до поворота на хутор, и Макарко еще долго придерживал упряжную кобылу с заставы, провожая взглядом яркую юбку. Ануся уходила в гору, понукая мерина, и только на самом изломе тропы оборачивалась и застенчиво махала рукой.
Суровые седоусые дядьки помалкивали, но подбрасывали парню при случае побольше монеток, рассуждая, что на осенней ярмарке ему непременно надо будет накупить подарков для невесты.