В сентябре мы виделись у Сереги каждую преферансную пятницу. За чаем, когда мы, мужчины, делали перерыв в игре, я оказывал ей знаки внимания, она принимала мои ухаживания, и уже никто не претендовал на место рядом со мной, ибо все знали, что его займет Ника. Она была молчалива, загадочна, говорила мало и в основном только улыбалась, даже если шутки мои были злыми и касались лично ее.
Каждый раз, собираясь к Сереге, я твердо намеревался сдвинуть отношения с мертвой точки, но почему-то сделать это никак не удавалось. В первый раз проводить Нику не получилось, потому что она осталась с ночевкой. Второй раз она ушла сразу же после чая, а я не мог бросить пульку не расписанной. Это было бы неудобно перед друзьями. В третий раз у Наташки была куча подруг, и они ушли все вместе. А в четвертый Ника, поговорив с кем-то по телефону на кухне, сослалась на головную боль и ушла тихо, по-английски, не попрощавшись. Я думал, что впереди еще будет возможность каким-то образом исправить ситуацию, но так уж сложилось, что до середины ноября я замотался по работе и у Сереги бывать не смог. А где-то в конце ноября Серега позвонил мне сам:
- Макс, надо поговорить. Давай встретимся где-нибудь на нейтральной территории.
- Надо, значит, надо. Назначай: где, когда.
- А давай «У брата»? Вроде и тебе недалеко, и мне удобно.
- Давай «У брата», только там особо не поговоришь. Может, в ресторане посидим?
- Можно и в ресторане. Слушай, давай в «Гавану» махнем! У меня там блат.
- Заметано. Завтра, в восемь пойдет?
- Пойдет.
Я часто думаю о том, что до тех пор, пока люди не научатся читать мысли, на нашей планете в глобальном масштабе никогда не будет ничего хорошего. Не это ли шестое чувство, в наказание за яблоко, отобрал у нас Господь, дав взамен страх грядущей смерти? Родится ли когда-нибудь человек, умеющий читать мысли? А, может быть, есть уже такой... Каково ему? Так же погано, как мне было тогда, когда я шел на встречу с Серегой? Ибо остался рудимент, огрызок, обрубок этого шестого чувства – интуиция, - мучительный в своем несовершенстве и мучающий дурными вспышками прозрения.
Я шел по прихваченному морозцем асфальту и тосковал от сознания неминуемости предательства и оттого, что пока еще не научился прощать, и оттого, что теряю друга. На какую-то секунду мелькнула мысль повернуть обратно, не встречаться с ним, а потом позвонить и соврать, что заболел, сломал ногу, улетаю в срочную командировку, но тут же понял, что все это ничего не изменит: оно, предательство, уже существует, уже материализовалось, пусть даже пока еще в виде плана в голове у Сереги.