- Перец, оху-л совсем? – раздалось из салона. – Назад, козел, сваливаем!
Перец залез обратно, и они медленно, словно на ощупь покатили по ухабам и выбоинам к большаку. Номер на машине был соответствующий: Н666АХ. Прижимаясь к воротам, я проскользнул во двор и метнулся к зданию, влетел в распахнутые двери, проскочил коридор и уже на пороге кабинета увидел два тела. Как объяснить то, что произошло дальше, я не знаю. Мне казалось, что на меня напал ступор, и я не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Я как бы стоял в этом ступоре и в то же время видел себя, щупающим пульс у Семена, а потом и у Рахима, и при этом придерживающим полы куртки, чтобы не испачкаться: лицо у Семена представляло собой кровавое месиво, и весь он был в крови. А Рахим-ака, наоборот, лежал какой-то тихий, спокойный, внешне без единой царапины, но от этого казался еще страшней Семена. А еще от обоих страшно воняло пивной мочой. Потом я молниеносно собрал в пакет нож, биту и баллончик, открыл сейф, выгреб оттуда завтрашнюю зарплату и скинул ее в тот же пакет. Протер ключи и бросил их рядом с сейфом. Это заняло несколько секунд. Далее набрал номер местной милиции и, картавя и еле ворочая языком, сказал:
- Убийство на комбинате «Ника». Один человек убит, я ранен.
На вопрос «Кто говорит» ответил:
- Хозяин комбината Семен Альтшулер. – И повесил трубку.
Далее я подтянул телефон к Семену, протер его краем куртки и сунул трубку в руки Семена, испачкав ее в его крови.
По-воровски оглядываясь, я вышел со двора, перешел дорогу и засел в перелеске напротив. Через несколько минут с завываниями подъехала милицейская машина, и я, не дожидаясь дальнейшего, ломанул по направлению к станции. Шел я вдоль путей до тех пор, пока не пошли первые электрички. Выбрав ту, в которую садились рабочие, я смешался с толпой и поехал в Москву, но не домой, а к бабушке. Предупреждать ее по телефону я не стал.
Увидев меня, бабушка засуетилась, стала стаскивать с меня одежду, наливать ванную и ставить чай.
- Максюша, что случилось? Ты кого-то ограбил? – спросила она меня, увидев содержимое сумки.
Я отрицательно помотал головой и только сказал:
- Все потом. Если будут спрашивать, я у тебя со вчерашнего, с одиннадцати часов вечера. – И пошел отогреваться.
Придя немного в себя, я вышел к ней на кухню, она поставила передо мной тарелку с наваристым борщем, подносик с хлебом и твердо сказала:
- Ешь через «не хочу». Иначе заболеешь.
Обжигаясь и давясь, я все-таки съел борщ, и тогда она спросила еще раз:
- Максим, так что случилось? Я должна знать все, чтобы это ни было.