Если уж ради этого стимула он не будет бороться за жизнь — то я уже не знаю, что помогло бы лучше.
Господи, только бы не подкачали врачи...
Уйти. Сказать легко — выполнить трудно. Даже оказавшись дома, оказывается сложно взять себя в руки и объяснить Маруське…
— Ну во-о-от, — мелкая огорченно морщит нос, — а как сильно папа заболел?
У меня перед глазами — алое море, разливающееся по белой рубашке...
— Сильно, Плюшка, но он у нас гораздо упрямей любой болячки, он выздоровеет.
Ей пока хватает.
Я не звоню Владу — не хочу, чтобы Маруська хотя бы слышала. Пишу. Не каждые пять минут, каждые три, просто потому, что пальцы требуют занять их хоть чем-то. На четыре моих сообщения приходится одно Влада.
“Скорая приехала, осматривают”.
“Стартовали в больницу, полиция осталась все оформлять”.
“Ты знала, что у Яра тоже четвертая группа крови?”
“Доехали. Его шьют. Хирург отличный”.
Такие мучительно короткие, прожигающие насквозь, вызывающие десятки моих обеспокоенных вопросов. В какой-то момент Влад пропадает и не отвечает мне сообщений на двадцать, я даже решаюсь позвонить — благо, Маруська уже уклыдывается спать, но абонент оказывается вне зоны моего граничащего с паникой беспокойства.
Бессилие погребает меня с головой. Почему он молчит? Почему? Уж не потому ли, что тот самый конец, которого мы все опасались, пришёл?
Я забиваюсь в ванную и сижу там, захлебываясь беззвучным воем, вгрызаясь зубами в первое попавшееся полотенце.
Маруська спит, будить её не стоит. Ну и что, что у меня ощущения, как будто это меня режут и шьют без всякого наркоза?
Господи, зачем я вышла из дома? Зачем окликнула Ветрова? Если бы он не бросился ко мне на выручку — он бы и не подставился. И был бы живой!
Влад является практически под утро — мне в общем-то плевать, я так и не смогла уснуть, паникующей зайчихой носясь по огромной и такой пустой квартире. А потом звонит мой телефон, и усталый голос Влада звучит из динамика:
— Открой мне дверь, Вик.
— Нужно будет условиться о паролях, — хмуро роняет он, когда я выполняю его просьбу, — пока весь этот трэш не закончится, хотя бы.
От него за метр разит таким количеством сигарет, будто он выкурил целый вагон. Глаза измотанные и почти озверевшие.
Я замираю в дверях квартиры, глядя на него как на палача. Что он мне сейчас скажет? Приговорит, лишит последнего шанса или…
— Яр в норме, — сипло выдыхает Влад, растирая пальцами виски, — это, конечно, громко сказано, но прогнозы ему дают хорошие. Крови потерял много, но в больнице нормально с запасом, если что, они обещали позвонить мне, моя тоже подходит. Сейчас он еще в реанимации, но показатели у него лучше, чем могли бы быть. Никогда не думал, что буду очень рад услышать от хирурга фразу “могло быть хуже”.