— Только? — переспрашивает Ник.
За его спиной Ветров стягивает с головы свою шляпу и широким жестом приземляет её на затылок Маруськи. Та — с широченнной улыбкой прижимает папин подарок к своим волосам. И крутится перед ним, как профессиональная кокетка, явно недовольная тем, что рядом нет никакого зеркала.
Злится она, ага. Как же. Ужасно злится…
Я не в претензии. Еще тогда, в конюшне, я видела, что Маруське хочется мира, хочется вот этого — пусть даже и недолгой болтовни с папой.
Она тоже по нему скучала.
Ну, это если считать, что он действительно сказал ей правду…
— Давай представим, что ты победил, Ник, — наконец произношу я, кажется нащупывая нужную струну, — и, о чудо — Ветров сдержал слово и к нам даже не подходит.
— Это ведь хороший вариант, Вик, — спокойно замечает Ник.
Хороший. Любой вариант, в котором Ветров находится далеко от меня — хороший. А уж как хорошо было, пока его в моей жизни вообще не было...
— Как будто, — я киваю, по-прежнему пребывая в какой-то прострации, — только как ты думаешь, как отнесется моя дочь к дяде, что победил её папу и заставил его отказаться от встречи с ней?
Ник молчит, будто это не я сейчас твердо смотрю ему в глаза, а какая-то Медуза Горгона, обратившая его в ростовое мраморное изваяние. Только лицо у него и напрягается еще сильнее.
— Твою мать, — тихо выдыхает он, осознавая, насколько тесные вокруг него сомкнулись клещи, — и он… это тоже…
— Предполагает? — уточняю я, косясь на Ветрова. — Да, наверняка. Иначе бы он просто не согласился. Ветров не берется на слабо, если ему это невыгодно. Так что или он рассчитывает у тебя выиграть и покрасоваться за твой счет, или проиграть — но Маруська сейчас это точно не оценит. Не те условия, чтобы она такие штуки принимала спокойно.
Ник снова замолкает и раздраженно хмурится.
— Может, ты откажешься от этого дурацкого пари? — я настойчиво стискиваю запястье Ника пальцами. — Пожалуйста, я только-только успокоила дочь. Я не хочу даже думать о том, что будет, если Маруська запишет тебя в кровные враги.
— Да я тоже не хочу, — Ник едва слышно поскрипывает зубами, и встряхивает головой, — но отказаться… Это же проигрыш, чистой воды, самый позорный из всех возможных. И даже если Ветров и не вздумает потребовать с меня выигрыш — это все равно будет надо мной висеть. Предложи мне еще взять собственное достоинство и выслать Ветрову по почте, перевязанным бантиком.
Ну и потрясающе!
Висеть над ним это будет!
А надо мной его выигрыш висеть не будет, конечно. Только стоять высоким памятником той части мужского тела, которой теперь накроются эти мои выходные.