Колодцы поблескивали деревянными боками. Земля около них не просыхала все лето. Вечерами сюда собирались рабочие — строители и солевары.
Пожилые рабочие умывались аккуратно, будто дома, и шевелили усами, как коты, а молодые обливались с головы до ног… У колодцев было веселее, чем в клубе. Здесь все можно было узнать: и какая бригада впереди, и какая отстает, какой инженер из иностранных и дело понимает, и рабочих считает за людей, а какой рычит на всех, как буржуй.
Ребята почти каждый вечер слушали рассказы рабочих, споры строителей… Но рабочие говорили не все, было у них на душе что-то большое и важное, которое трепать всякий раз нельзя.
О настоящем рабочие говорили редко. Только однажды дядя Гриша разговорился, и знакомые ребятам люди вдруг стали великанами, перед которыми и леса расступаются и смиряются реки. Дядя Гриша тогда будто и сам вырос, распрямился и посуровел.
Ребятам тоже хотелось, чтобы и о них рассказывали такими же непривычно звонкими и крепкими словами. Они старались узнать тайную силу рабочих рук…
У последнего колодца, на низенькой скамейке, сидел дед Клима и замазывал глиной дно у бадьи. Ребята обошли его, но он заметил их, закричал:
— Не качайтесь на моей лодке! Уши оборву!
Сердитого старика в поселке не любили за ругань, ехидные слова и называли неуважительно — Клима, будто старуху какую. Соберутся люди к колодцу, говорят о деле, серьезно, а он бубнит:
— Революция была, а рыба характер свой не изменила. Эта как понимать, товарищи?
Вредный старик, недаром его комсомольцы не любят.
Ребята вышли на крутой, обрывистый берег. Шумела, сверкая на солнце, широкая Кама. Еще с горы они увидели Сеньку.
Он лежал в лодке, на спине, прикрыв лицо пиджаком.
Они разбудили его. Он сел и сообщил:
— Мамка меня из дому выгнала, робя. Летом я не боюсь. Летом на улице спать можно.
— Не горюй, — сказал Дима, прыгая к нему в лодку. — У нас будешь жить.
Ваня тоже залез к ним. На лодке сидеть интереснее. На Каму можно смотреть хоть сколько, не надоест. Она — не Ерошкино озеро, всегда одинаковое, сонное, затянутое черноголовом камышом и ряской. Кама — живая, не зря о ней говорят, что она бежит и играет. Если плыть по ней долго, можно до Волги доплыть, а потом до моря, в чужую теплую страну Персию. Там виноград растет, как рябина в лесу, а у стариков красные бороды.
Пришел Кузьма, ребята вышли на берег и уселись на горячем галешнике.
Ваня стал рассказывать: как ходили они с отцом на строительство, а потом пошли в церковь…
— Папка хочет музей собирать, чтобы и через сто лет все знали, кто город строил и завод…