Яков раздвинул кусты и облегченно вздохнул — ребята не ушли еще. Между краем осинника, где он притаился, и ребятами было саженей пять-шесть. Все понять он не мог, но некоторые слова слышал отчетливо… Ребята спорили о Сорочьем Ручье, часто поминали «золото», «французскую карту» и зачем-то «адмирала Колчака»… Яков слушал их спокойно, улыбался. Он был уверен, что они поспорят и пойдут обратно, в поселок.
Но Яков ошибся… Ребята пошли по высокой траве к болоту. Они шли к нему. Значит, решили они идти не домой, а на Сорочий Ручей. Ударив кулаком по осине, Яков негромко выругался и стал отступать к болоту. Он пятился от ребят, большой, тяжелый, как медведь, щупая ногами землю и спотыкаясь о высокие кочки. Он злился на свою беспомощность и с удивлением глядел на ребят. Они загоняли его в болото.
Яков вспомнил о лодке… Если ребята найдут ее, переправятся на ней через Глушиху, они сразу заметят тропу на Сорочий Ручей.
Густо заросшее болото дышало вчерашним еще теплом.
Яков ломился сохатым сквозь дудочник и ольху, топтал густую осоку, скакал зайцем с кочки на кочку, не думая о том, что оставляет за собой дорожку. Он думал сейчас об одном — скорее прийти к лодке и незаметно увести ее, спрятать…
И день, как назло, начинался солнечный, теплый. Ему было жарко, его злил такой день. Лучше бы лил дождь, бесился ветер, вырывая с корнем вековые деревья.
Кончилось проклятое болото, но дорога лучше не стала, тот же дудочник и осока, только под ногами не хлюпает вода и не надо опасаться зыбунов, затянутых веселой зеленью и ряской.
Показались черноногие липы. Он знал — за ними будет широкая лужайка с одинокой березой. На лужайке плохо росла трава, зато кустился мелкий вереск, похожий на дикий хрен. От березы он всегда поворачивал к северу, шел к речке, до нее оставалось с полверсты, и в тихую погоду слышно было, как воет Глушиха.
Яков не остановился у березы, не стал слушать, как шумит вечно недовольная речка, пошел дальше, ложбиной, по высокой и густой траве. У него кружилась голова: может быть, от усталости, а может быть, от багульника. Он тут густо рос.
Выйдя на берег Глушихи, Яков огляделся и нырнул в кусты. Он спустился по отлогому, заросшему травой и кустарником, берегу саженей сто и увидел знакомую липу. Под ней, уткнув нос в осоку, покачивалась, как утка, долбленка. Отвязывая ее от кустов, Яков вспомнил бывшего хозяина лодки, веселого разговорчивого мужика.
— Не скупись, старатель, — уговаривал его мужик. — Не лодку тебе продаю, а утку… На воде не тонет.
Сбросив мешок и берданку на дно лодки, он оттолкнулся веслом от берега и сел в корму. Подхваченная буйной водой, лодка стремительно понеслась мимо порыжевших камней, качаясь на водоворотах и прыгая с каменистых перекатов в ямы. В Сибири такие ямы на быстрых речках старики называли «вырями» и боялись их пуще смерти…