— Кроме ребят, некому. Они тебя украсили.
— Ну-у, ладно… встречу! Больше я с ними нянчиться не стану… Разговор будет короткий!
— Зла в тебе, старик, накопилось… Еле жив сам, а все лаешь. Раз не сладили с ребятами, мириться надо. Может, добром-то лучше.
— Я их! У-у-у, змееныши!
— Иди в избушку. Отдохни. Может, ума прибавится.
— О-ох, ночью их надо, разом. Ты, Яков, понимай. Или мы, или они нас кончат…
— Иди, иди. Аника-воин!
Старик ушел в избушку, а Яков, посмеиваясь, стал ждать гостей.
Ветер гонял по небу темные тучи. Угрюмо гудел кедр, качались березки, роняя зеленый лист.
Ветер вдруг стих. На землю посыпались звонкие капли дождя.
Яков спустился к ручью, прибрал лотки, снял желоба и сложил их в промывальню. Туда же сбросил гребки и лопаты.
Крупный грозовой дождь, не уставая, хлестал по песку. Песок оседал, пузырился и покрывался темными пятнами. Мутная вода в ручье кипела.
Яков постоял над Сорочьим Ручьем и пошел в избушку. У дверей его настиг гром, не раскатистый, а рваный, как орудийный выстрел. За спиной невпопад с громом сверкали и разрывались с сухим треском белые молнии.
Никифор сидел на нарах и крестился, Яков присел на чурбак у открытых дверей. Он любил летний дождь, бойкий, напористый… Ребята сейчас сидят где-нибудь под елкой, мокрые, как мышата. Грома они, наверно, не боятся. Не такие.
Сначала ушел ворча гром, потом и дождь стих, пробежавшись в последний раз по лужам. Стало вдруг непривычно тихо.
- Чего делать-то будем, Яков? — Никифор слез с нар, подошел к нему. — Гляди, нагрянут угланы скоро.
— Воевать с ними не буду. Хватит людей смешить.
— Сволочь ты, Яков. Иуда… На горе с тобой связался, на погибель. У-у-у, нехристь ты, варнак…
Ругаясь, старик ушел из избушки.
Яков пересел с чурбака на порог. У ног его начиналась дорожка и бежала по траве к ельнику. Ельник блестел, чисто вымытый дождем. Дорожка тоже блестела, полная воды. Блестела выпрямившаяся трава.
Тихо было кругом: осиновый лист не шелохнется, в лужах вода как зеркало. Яков сидел на пороге и слушал тишину. После дождя она звонкая. Сильно пахло смолой и еще медом. Это трава дышала. Яков боялся пошевелиться, больно уж хорошо кругом, давно у него праздника такого не было… Мучают себя люди, обманывают, а все зря, думал Яков. Душа, скажем, к ребятам потянулась, а старик ей в рыло золотом тычет. Вот какие дела…
Первым вышел из елок маленький, увидел на пороге Якова и юркнул обратно. Яков улыбнулся, стал ждать, что дальше будет. Потом вышел коренастый парень с ружьем Никифора, поглядел на избушку, на Якова и махнул рукой. Из елок вынырнули еще трое ребят и цепью, как на войне, двинулись к нему.