Но осеннее солнце было еще теплым и приветливым. Крутые лесистые берега красивы в своем ярком наряде.
Пассажиры не уходили с верхней палубы.
Волны бились о железный корпус парохода и скатывались, беззлобно шипя, за корму. Пароход шел в верховья Камы, по старому руслу, огибая невидимые, залитые водой, острова и веретии.
Пятнадцать лет собирался Иван Васильевич съездить на родину, показать сыну белый каменный город, выросший в глухой северной тайге, но все не мог никак выкроить время для поездки. Сын посмеивался и называл его город «легендой розового детства»… Странный сын рос у него.
В его годы Иван Васильевич детство не называл розовым. Проще все было… Он хорошо помнил, как вернулись они из тайги. На Сорочьем Ручье мыли золото и думали, что их с музыкой встретят. А вышло не так — с вицами их встретили матери, Сеньке досталось больше всех. Но зато на другой день пригласили их в клуб, на комсомольский вечер…. Хвалили там, называли «героями пятилетки»… Выступил и отец его на том вечере. Собственно, выступления не получилось… Вышел седой человек на сцену и сказал: «Дети мои! Берегите искры революции, не дайте им остыть на ветру»… Больше, кажется, отец ничего и не сказал, разволновался сильно… Отца уже нет. Нет хорошего человека, светлого, доброго старика. Погиб под Москвой в сорок втором году Дима…
Стало холоднее к вечеру. Пассажиры разошлись по каютам. Иван Васильевич остался на палубе. Сейчас покажется село с высокой старинной церковью. Он бывал в нем. Сюда спускались они на лодке и ходили с сельскими ребятами за малиной. Сенька не любил собирать ягоды… Смешной старый друг. За неделю до отпуска Иван Васильевич получил от него письмо и сборник стихов. Семен писал: «Ступишь на родную землю, поклонись на четыре стороны и отругай Кузьму — пусть он почаще пишет». На сборнике была дарственная надпись: «Ване, инженеру — от Сеньки, поэта»… Сборник в тот же вечер Иван Васильевич прочитал весь, вслух. Стихи Семена жене понравились, а сыну — нет. Не понравилось и это стихотворение…
Я врагом назову
Кто забудет
Въевшийся порох на лицах,
Искры в сердце потушит,
Кровь разбавит водой…
— Папа!
Иван Васильевич вздрогнул. Стыдно — размечтался вслух, даже стихи читал. Хорошо, что людей нет на палубе. Сын подошел ближе, встал рядом, такой же высокий, но еще нескладный, угловатый.
— Мама тебя ужинать зовет, папа.
— Не хочу я, Дима.
— Так и передать?
— Так и передай. А тебе не хочется увидеть город ночью, в огнях?
— Ну, огней, допустим, будет немного…
Перед ними выросла вдруг высокая темная гора. Пароход круто повернул и медленно стал обходить ее…