Золотой исток (Ромашев) - страница 6

— В мешке он, — ответил ему черноволосый, встряхивая над костром рубаху.

Маленький достал из мешка широкий охотничий нож, разрезал окуня на четыре части и сказал:

— А щука по траве ходить может, дедушка говорил.

Пришел парень с озера, поставил чайник на огонь и толкнул четвертого:

— Вставай, Сеня!

— Не Сеня он, а соня, — засмеялся маленький Тот, которого назвали Сеней, оказался худым и длинным парнем. Встав на ноги, он долго еще не мог окончательно проснуться — спал стоя.

Ребята беспрестанно говорили, но Сорочий Ручей поминали редко. Яков только и узнал, что есть у них какая-то французская карта.

Июньское солнце было теплым и ласковым. После чая ребят, видно, совсем разморило.

— Давайте поспим, — предложил черноволосый. — Потом к речке двинемся. Сеня пусть подежурит. Он больше всех спал.

— Он спал, а я не спал, — сказал маленький. — Я не люблю, когда дождь. Ночью он холодный.

Трое легли спать у затухающего костра, а четвертый остался караульщиком, сел в куст, положив на колени берданку… Но и он тоже скоро уснул.

— Ну!.. — выругался Яков, — покажу я вам, мурашата, золото, не обрадуетесь! — Удивленный и злой, он встал, огляделся и шагнул к уснувшему караульщику.

Прошло десять лет, как закончилась гражданская война на Урале.

Веселой травой заросли окопы, затянулись крапивой воронки от снарядов, покрылись ржавчиной брошенные винтовки и нерасстрелянные обоймы… Но люди не забыли войны. Великая война за землю и волю жила не только в рассказах бывших красноармейцев и партизан, она жила в сердце каждого рабочего человека… Каждый понимал, что в неостывших искрах революции его сила, его право — право хозяина своей судьбы и своей земли. Каждый берег это право больше жизни и передавал его детям своим, как нетленное оружие.

Дети играли в воину. Дети тоже хотели быть героями. Они сражались с белыми за землю и волю в заросших крапивой окопах. Им казалось, что пушечный гул все еще бродит по тайге, вокруг старого поселка солеваров.

…Ваня рассказывал об этом отцу.

— Верно, сынок, — подумав, соглашался с ним отец. — В лесу эхо осталось, а в душе людей красота…

Отец работал в конторе, на строительстве, а мать — в женотделе.

Мать приходила домой поздно, усталая и сердитая. Бросив платок на сундук, она сразу садилась за стол ужинать.

— Господин Рокфеллер, Дарьюшка, слов нет, капиталист. Но руки перед едой мыть все-таки надо, — ласково говорил ей отец.

Она сердилась, но руки мыла.

После ужина каждый занимался своим делом: мать читала свои книжки, отец мыл посуду на кухне, а Ваня убегал к приятелям. Или дружки приходили к нему. Чаще других заходил Сенька-Гоголь.